Книга Талант марионетки - Надя Дрейк

Впереди скрипнула половица, и Жюли подняла взгляд. Впереди мелькнула спина той, о ком она только что думала, и скрылась за неприметной дверью. Девушка подошла ближе. Она была абсолютно уверена, что здесь никогда не было никаких помещений. Более того, прямо за этой стеной должна была находиться улица. Может, это какой-нибудь запасной выход? Дверь такая обшарпанная, что ее легко не заметить. Жюли подошла вплотную и увидела, что примадонна неплотно закрыла дверь за собой.

– …Ты со мной, ты всегда со мной, – донесся до девушки приглушенный голос Мадлен. Актриса скорее напевала, чем говорила, вторя неслышной Жюли мелодии.

Девушка толкнула дверь и вошла. Комната, в которой она оказалась, походила на заброшенную костюмерную. По обе стороны тянулись ряды вешалок, забитые платьями, половина из которых истлела, а вторая половина лишь выцвела, потеряв яркость. На вбитых в стены крючках или гвоздях висели шляпки, капоры и боа, а на безруких манекенах красовались разнообразные парики – от чопорных седых пучков до роскошных причесок. Спектакли всех жанров и эпох вереницей прошли перед Жюли, как и добрая сотня персонажей, – так что у девушки запестрело в глазах. Все они были женщинами – и совсем юными, и зрелыми, и старухами. Жюли вышла на середину помещения, где стоял старый диван, обитый бордовой вытертой тканью. Обшивка кое-где разошлась по швам и зияла потемневшей от времени трухлявой начинкой, поеденной молью.

Из-за сумрачного освещения диван казался облитым красным вином. Как и стены – они были насыщенного темно-красного цвета от пола до потолка… Все поверхности сливались, выкрашенные одинаковой краской. А лучше сказать, пропитанные. Жюли протянула руку к ближайшей стене, пористой на вид, но в этот миг услышала протяжный вздох. Девушка обошла диван и увидела Мадлен, прежде скрытую его высокой спинкой. Актриса сидела на полу, поджав под себя одну ногу и вытянув вперед вторую. В просторном белом платье, подпоясанном бечевкой, Жюли узнала костюм Жанны д'Арк.

– Мадам Ланжерар? – окликнула она и опустилась на колени рядом, попутно отметив, что на ней самой вместо пальто вновь надето скромное синее платье фру Линне из «Кукольного дома». – С вами все в по… – Она осеклась, когда примадонна подняла лицо, умиротворенное и счастливое.

– Жюли, – проговорила та и коснулась щеки девушки пальцем, который был чем-то перепачкан. – Он и тебя позвал? Хорошо… Приходит для каждой ее время…

– Кто позвал? – не поняла Жюли и вытерла щеку. На пальцах остался влажный и липкий след. Жюли вздрогнула, увидев темно-красную жидкость. Кровь.

– Театр, – рассмеялась актриса. Она откинулась назад и легла на ковер, тоже винно-красный. Ее темные короткие волосы беспорядочно разметались по полу, от чего лицо актрисы показалось совсем юным и беспечным.

Жюли вытерла кровь о платье.

– Это ваша?.. – начала она, но тонкая полупрозрачная рука Мадлен сжала ее запястье и потянула вниз. Девушка тоже опустилась на пол и расслабленно вытянулась на спине, раскинув руки.

– Моя… конечно, кровь моя, – ответила Мадлен полушепотом. – И моя, и твоя, всех и каждого. Она тут везде, она питает и нас, и его. – Ее голос тоже стекал с потолка и со стен, такой же густой и багровый.

Поверхность потолка не была гладкой, заметила Жюли – она пульсировала, становясь то выпуклой, то слегка вогнутой. Девушка провела руками по тому, что приняла за ковер, и поднесла ладони к лицу. По ним стекали струйки теплой крови, собирались в тоненькие ручейки и исчезали в рукавах.

Жюли повернула голову и посмотрела на примадонну. Все было как в тумане: комната плыла, ритмично сокращаясь, и этот ритм отдавался у девушки внутри. Мадлен приподнялась на локте и внимательно взглянула в глаза Жюли. Глаза примадонны сияли разноцветными искорками, становясь то карими, то зелеными, то светло-голубыми, и каждый раз вместе с ними менялась и Мадлен. Ее роли проносились перед Жюли, сменяясь с каждым ударом пульса. Каждая ее героиня появлялась лишь на миг, яркая и объемная, как живая картинка, и тут же гасла, сменяясь следующей. Великолепные, подлинные, гениальные. Как ей это удается?

Мадлен улыбнулась одними глазами, и Жюли услышала ответ в ее пульсе. Рене, Рене, Рене. Пурпурные губы Мадлен, тоже пропитанные кровью, произносившие столько гениальных текстов, были очень близко. Кровь была у Жюли на губах, внутри нее и повсюду. Воздух напитался тяжелым насыщенным запахом. Сердце театра билось в груди Жюли, и они с Мадлен пульсировали вместе с ним.

– Они все здесь… – проговорила Жюли, когда, наконец, ее губы оторвались от губ Мадлен. Во рту остался металлический привкус. – И он тоже… – Пальчик Мадлен прижался к ее губам, и девушка смолкла.

Она будет возвращаться сюда снова и снова, и дверь откроется, когда будет нужно. Счастье теснилось в груди у Жюли, омывая ее с каждым ударом пульса новой волной. Мадлен поможет ей. На рукавах и на груди платья примадонны цвели алые бутоны. Лицо и руки были перепачканы красным, хотя ярче всего были губы – на нижней набухла темная густая капля.

Девушка невольно облизала губы. Примадонна кивнула и на миг прикрыла глаза. Комната сжалась вокруг них двоих тугой пурпурной мышцей. Когда выходишь на сцену, просто живи. Голос принадлежал не Мадлен, но исходил от нее. Или из самого сердца, чьего именно – Жюли не знала. Забудь, что это ты, и живи. Губы Мадлен были теплыми, почти горячими. Комната запульсировала так быстро, что стало трудно дышать.

Когда она вышла, Франсуа поднял глаза от газеты. У него был вид человека, который привык ждать и давно с этим смирился.

– Прости, мы заговорились, – сказала Жюли и помахала на прощание Мадлен, которая вышла вслед за ней и стремительно удалилась, не удостоив журналиста даже кивком.

– Репетировали? – Франсуа приподнял брови и чмокнул девушку в лоб.

– Вроде того. Ну и вид у меня! – Жюли поправила прядь волос, которая слиплась от крови, и приготовилась к вопросам о кровавых пятнах на одежде.

– Ты о чем? Хотя выглядишь немного усталой, – он взял ее за перемазанную в крови руку, но будто ничего не заметил.

– Усталой? – Девушка покосилась на темно-красные следы, которые оставляли на потертом полу ее туфли. – Да, пожалуй, – согласилась она. Что ж, если он не хочет ничего замечать, может, это и к лучшему.

* * *

Декабрьские ночи – самые темные, самые длинные, самые мрачные. Морель бросил взгляд на часы: почти четыре утра. Летом в это время уже светает, сейчас же сумрак окутал театр плотным одеялом, проник внутрь и заполонил коридоры. Свет горел только в одном окне – в кабинете финансового управляющего. Остальной театр спал. Морель опасливо завесил шторы, как будто кто-то снаружи мог заглянуть в окно второго этажа и подсмотреть, что он делает. Хотя кому может понадобиться подглядывать за ним снаружи?..

Он еще раз аккуратно открыл крышку небольшого дорожного саквояжа, та скрипнула, и комнату пронзил резкий звук испуганной пружины. Жан-Луи резко обернулся. На мгновение ему показалось, что скрипнула не крышка, а дверь, которую он запер на три замка. А потом еще два раза проверил. С собой Морель брал мало вещей, только самое необходимое: несколько сорочек, два костюма, которые ему на днях дошили на заказ, пару золотых безделушек вроде запонок и часов и, самое главное, чеки на имя Шарля Непье. Паспорт на имя Шарля Непье. Железнодорожные билеты. Шарль Непье должен был выйти из дверей театра с рассветом, взять такси до Лионского вокзала и к вечеру пересечь швейцарскую границу, оставив Жана-Луи Мореля не более чем воспоминанием.