Книга Игры с хищником - Сергей Алексеев

– Здравствуйте, Сергей Борисович! Еще раз простите за ночной звонок...

При всем этом на его волевом лице ходили желваки.

– Вы здоровы? – вместо приветствия спросил тот. – Вас колотит, и рука влажная... Присаживайтесь.

– Это от волнения, – признался Полководец. – Никогда не приходилось выполнять миссию миротворца. Владимир Сергеевич послал меня лично... Восстановить с вами контакт, вернутся к нулевому варианту, что ли... Президент просит у вас прощения, Сергей Борисович. За ошибки молодости... Вам необходимо встретиться, срочно и в любом формате, как вам удобно. И все обсудить с глазу на глаз.

– С чего это вдруг? – проворчал Сергей Борисович. – Вчера у него времени не было... У вас что там, семь пятниц на неделе?

– Он столько пережил за эти сутки!.. Не отказывайте и не обижайтесь. Владимир Сергеевич не чужой вам человек. И никогда зла не желал! Честно признаюсь, мы хотели изменить положение вещей, переломить ситуацию. Выборы, формирование кабинета министров произвели на Президента сильное впечатление. Вы же знаете: то, что существует, – это не демократия. Все решается кулуарно, чаще одним человеком... Мы хотели отвести от власти такое влияние, придать ему управляемую форму. Для этого и пытались учредить Госсовет с новым статусом...

– Что же вам помешало?

– Простите, это странно звучит, но помешали вы! – как и полагается романтику и поэту, с затаенным жаром заговорил Суворов. – Ваша фигура, ваша личность! Она как аура прошлого: вы давно не у власти, а ваш незримый образ существует. Висит в воздухе... И Госсовет не спасение, он лишь усугубит положение, проявит контрасты. Извините за сравнение, есть тому исторический пример – Иосиф Виссарионович. Более полувека прошло, а его образ, его аура живы до сей поры. Время не стирает след, какая-то мистика! Хотите проклинайте его, хотите восхваляйте – память незыблема. Вот в чем состоит природа вашей власти! Не в силе и даже не в правде... Память притягивает наше воображение, захватывает мысли, независимо от того, как мы относимся к вам, к тому же Сталину... А значит, вольно или невольно все время будем воплощать то, чего давно уже не существует. – Он перевел дух и ссутулился. – Мы пытались отречься, прежде всего выскрести из себя эту зависимость. Баланов меня предупреждал: не стройте иллюзий. И Владимира Сергеевича предупреждал, сегодня ночью только и выяснилось. Перед самой смертью сказал... Но нам казалось, должен быть выход из лабиринта! Мы честно его искали... К сожалению, эта система реформированию не поддается! Сразу же начинает рассыпаться властная вертикаль, все проваливается в хаос. Кроме разочарования и обиды, ничего не достигли... Видно, таково уж свойство нашей психики – помнить время, когда мы встали с колен. А мы ведь при вас встали, Сергей Борисович! Потому всюду невидимое присутствие... Ваш дух бродит по коридорам Кремля как привидение... Не знаю, в какой форме, но вам придется вернуться во власть. Пусть это будет Госсовет или что-то еще... Надо встретиться с Президентом и все обсудить.

– Это плод ваших ночных бдений? – с внутренней усмешкой спросил Сергей Борисович.

– Нам нелегко досталось такое решение...

– Вы хоть помните – я на пенсии. И хочу отдохнуть, пожить у себя на родине, съездить в Испанию. У меня там дочка с принцем обручилась... Планы другие!

– Президент за прошедшую ночь поседел, – вдруг вспомнил Суворов. – Голова стала как у вас...

Это обстоятельство тронуло душу, и даже на минуту защемило под ложечкой, однако Сергей Борисович встряхнулся:

– Мужчину седина украшает...

– В любом случае вам нужно встретиться! Разрешите, позвоню? И Владимир Сергеевич приедет сюда. Я знаю, как вы относились к нему... И чувствую, за это время ничего не изменилось...

– Не изменилось, – подтвердил он и встал. – Хорошо, я помогу вам избавиться от призрака. Мне давно уже снится дорога. Вы, случайно, не умеете разгадывать сны?

В пору, когда Суворов только появился в Москве, Горчаков отмечал у него всего один недостаток: из-за трех высших образований сознание его троилось, и от этого всякую нестандартную информацию он пытался осмыслить сразу же с точки зрения трех школ – экономиста, юриста и геолога. И никогда не мог сразу сориентироваться, входил в неожиданный ступор.

Сейчас он уловил всего одно слово.

– То есть как избавиться? – помедлив, спросил недоуменно.

– Как мой дед. Когда ему все надоели, взял больную комсомолку и ушел с ней.

Такие нестандартные повороты вообще не укладывались в сознание Суворова.

– Зачем?

– Лечить. Он это умел. И даже когда умер, на могиле дерево выросло, неизвестной породы... Я попробую полечить, чтоб вам призраки не чудились. Но вы особо не надейтесь, я не чудотворец, из воды вина делать не умею.

Суворов потряс головой.

– Что мне передать Президенту? Он ждет...

– Самые наилучшие пожелания. Скажите: предатор ушел по дороге досматривать сон. Запомнили?

– Запомнил... А как же ваша встреча? – уже на пороге спохватился Полководец.

– Пусть приезжает, – разрешил Сергей Борисович и сам затворил дверь.

Потом он сел в кресло, задумчиво покачался в нем и вызвал помощника.

– Я полчаса вздремну, – предупредил, глядя мимо. – Не впускай ко мне никого.

И едва тот удалился, достал из шкафа демисезонное пальто, вязаную шапочку, нарядился, посмотрел в зеркало и остался доволен. Затем не спеша достал «вальтер», полюбовался сиянием никеля и спрятал в карман.

Огляделся, проверяя, не забыл ли чего, и присел на дорогу, откинув голову на высокую спинку кресла.

Теперь надо было встать, снять с сигнализации черный ход и шагнуть за потайную дверь...

Он привез Федора в Москву, показал хорошим врачам и сначала устроил в обыкновенную школу. Вера к нему очень быстро привыкла, относилась как к младшему брату, с удовольствием таскала по циркам, зоопаркам, детским театрам, и за первых полтора месяца не случилось ни одного припадка. Сергей Борисович было уж уверился, что смена обстановки, забота и внимание действуют благотворно, что лунную болезнь, как уверяли психиатры, может вылечить среда обитания и переориентация сознания, когда перед подростком открываются новые горизонты и возможности реализовать себя. И надо только постоянно следить за эмоциональной нагрузкой, не допустить передозировки отрицательных чувств, и тогда можно преодолеть, прорваться сквозь возраст полового созревания, после чего эпилепсия может вообще исчезнуть и проявиться лишь к старости. Поэтому первое время Сергея Борисовича не покидало чувство, будто они живут так, словно идут по тонкому льду, и это неожиданным образом уравновесило смятение опального существования.

Первый приступ у Федора случился внезапно, когда дома была одна Вера, и это повергло ее в шок. Но не сам вид, когда мальчика корежит в припадке – с этим она справилась довольно хладнокровно, поскольку была проинструктирована доктором; потрясла мысль, что еще не родившийся ребенок может тоже оказаться больным, а Вера ходила уже на пятом месяце. Вместе с появлением в доме Федора она принялась читать медицинскую литературу и где-то нашла указание, будто эпилепсия чаще всего передается по наследству. Беременность и так несколько изменила ее характер, тут же она оказалась на грани депрессии и не поддавалась ни на какие уверения, что в роду Сергея Борисовича никто не страдал падучей.