Книга Американский герой - Ларри Бейнхарт

Десантные войска оказались для меня спасением. По сравнению с домом жизнь в армии внушала оптимизм. По крайней мере, мы считали, что во Вьетнаме можно будет прославиться.

Бег в полной экипировке. За спиной рюкзак весом в пятьдесят шесть фунтов. Военные ботинки. и М-16. Бег через силу, когда преодолеваешь боль. Бег до состояния полного бесчувствия. Лопаются мозоли. Под мышками выступает сыпь. Спина и плечи стерты лямками до крови. От винтовки болят руки. И все равно ощущаешь себя чертовски хорошо. Мы чувствуем себя молодыми жеребцами. Сильными и крепкими. И мы бежим, бежим и бежим вперед.

Во Вьетнаме было здорово. Экзотика. Красивые женщины. Такие же, каких мы видели на экране в долине Огайо. Мы называли их подстилками и деревенщиной, насиловали их, покупали и убивали. Но стоило от этого отвлечься, и ты понимал, что это настоящие красавицы. Мне помог в этом Престон Гриффит. В пороховом дыму среди ночных вылазок и убийств он объяснил мне: «Они — люди, Джо. Ты думаешь, какая-нибудь большеглазая блондинка будет лучше того, что ты имеешь сейчас? Ты идиот, Джо. Проснись и посмотри вокруг». Грифф любил поесть. Лимонная трава — вот запах Вьетнама. Он курил марихуану для аппетита и опиум — для хорошего сна. Улицы, заполненные солдатами, калеками и проститутками. «Разве мы оказались бы здесь, если бы не война, — говорил он, сидя в кафе „Гасконь", где на стене был Д'Артаньян, срисованный каким-то вьетнамцем из книжки, и попивая кофе. — Только война создает такую неразбериху. Можно сбежать в Бангкок или Рангун, и нас никогда не найдут». Как же, держи карман шире — еще как найдут!

— Нет, Грифф, война не создает неразберихи, — отвечаю я как вышколенный жеребец-десантник. — Война — это веселье. Смерть придает перспективу жизни.

— Ты в кого-нибудь влюблялся? — ниоткуда раздается голос Мэгги. Он доносится из настоящего. С пляжа.

Я молчу и лишь отмечаю про себя, что она не отстает.

— Влюблялся? — только это она может из себя выдавить после такого бега.

— Кроме тебя?

— А меня ты любишь?

Я продолжаю бежать. Что я могу ей ответить? Естественно. Само собой разумеется. Безусловно.

— Да пошла ты!

— Прости, — отвечает она и начинает сбавлять темп. Я продолжаю пилить вперед. Если не может бежать рядом, пусть не бежит. Я возвращаюсь обратно в кафе, где мы сидим с Гриффом и, как французы, наблюдаем за сельской жизнью. Естественно, как вооруженные французы. Café filtre, baguettes.

— А как же Джои? — спрашивает он.

Джо и Джои. Мы вместе поступили в десантные войска. Мне было шестнадцать, Джои — семнадцать, почти восемнадцать. Мы солгали. А они не стали проверять. Он умер. А я остался в живых.

— Да пошел ты, Грифф!

— В чем дело, вояка?

— Не надо об этом.

— Почему? Это ведь не я его убил.

— Я ухожу, — говорю я.

— Да брось ты.

— Тогда не вспоминай о Джои.

— Почему?

— Потому что мы с ним родня.

— Чушь собачья! Я видел твое дело. У тебя нет родных, Джозеф Броз. Отчасти за это мы тебя и любим.

— Ты становишься наркоманом, Грифф.

— Пошли к мадам Тиу. У нее появились новые девочки. Счастливые и нежные камбоджийки.

— Кому потребовалось бежать из Камбоджи во Вьетнам?

— А кому потребовалось продавать камбоджиек, когда вокруг столько вьетнамок? Просто они мало чем отличаются друг от друга. Они совсем не похожи на большеглазых блондинок. Но разница все-таки есть. Правда, для того чтобы ее определить, требуется истинный знаток.

— А мне казалось, у тебя есть подружка. Журналистка.

— Знаешь, по-моему, я никогда не смогу вернуться к западным женщинам. Они хотят только брать. Они все время создают конфликты. Восточные женщины — истинные конфуцианки и считают мужчин выше себя. С этим западная женщина никогда не согласится. Но если у мужчины есть выбор между женщиной, которая смотрит на него снизу вверх, и женщиной, которая при малейшей возможности старается его опустить, он будет полным идиотом, если выберет вторую. Однако я рад, что моя сестра родилась в Бостоне и уехала в Рэдклиф, а не в Дананг с перспективой оказаться у мадам Тиу. И если ее мужу нравится, что сразу после занятия сексом она несется в душ, чтобы смыть с себя все воспоминания о нем, то это его личное дело и меня ни в коей мере не касается. Да благословит их Господь.

— Мы ведь терпим поражение?

— Конечно. Мы проиграем эту войну. И ты это прекрасно знаешь. Ты знал это еще тогда, когда был новобранцем, И при этом ты все равно рвешься убивать.

— Это моя обязанность, — отвечаю я. — Если ты мне предложишь другую работу, может, я тогда подумаю.

— А война — это хорошая работа, Джо?

— Да, самая лучшая, Грифф.

Он бросает на стол бумажные оккупационные деньги. Официант явно ожидал настоящих. Чего угодно, только не оккупационных бумажек. Однако он не произносит ни слова.

— Пошли к мадам Тиу. Посмотрим ее новых камбоджиек. Им негде жить, их дом разбомбили. И они счастливы, что нашли работу. Возьмем по две на каждого. Положим на пол и оттрахаем по очереди. Пошли.

Но я, подумав, говорю «нет».

— Пойдешь к Дао?

— Да, — отвечаю я.

— Ты упускаешь реальные возможности, Джо. Когда ты вернешься в Штаты, а тебе туда придется вернуться, если ты останешься в живых, потому что мы проиграли войну и скоро нас отсюда выпрут, так вот, если ты в Штатах решишь зайти к какой-нибудъ шлюхе, то твоя жена вызовет адвоката или попросту зарежет тебя. Вьетнамки не такие. Они понимают, что мужчина — это мужчина.

— Не знаю, Грифф. Думаю, Дао огорчится, если, вместо того чтобы идти домой, я пойду к мадам Тиу.

— Домой, Джо? Домой?! Ты начинаешь называть Вьетнам своим домом? Ты собираешься стать вьетнамцем, Джо? Я бы на твоем месте поостерегся это делать.

Через три мили во мне начинает работать автопилот Я уже миновал утес, который отмечает расстояние в шесть миль, и поэтому поворачиваю назад. Через полмили я вижу бегущую Мэгги. Это хороню. Когда мы встречаемся, я показываю знаками, чтобы она тоже поворачивала назад. Она подумывает, не проявить ли ей упрямство, но она и так уже пробежала на пять миль больше, чем обычно, и поэтому решает все-таки повернуть назад. Я сбавляю скорость так, чтобы она могла бежать рядом. Яуже не злюсь. Вся злость вышла вместе с потом. Мы бежим молча. Больше она не задает никаких вопросов. Внутри под звук наших шагов ритмично воссоздается тот мир, в котором мы живем — мир похоти, страстей и всего остального, что в нем там еще содержится.

Мэгги начинает уставать. Я ничего не говорю и просто пытаюсь поддержать ее ритмом своего бега. Как будто она мой сослуживец по взводу. Она преодолевает себя. Может, она чему-нибудь научилась. А может, она знала это и раньше.