Книга Колдунья поневоле - Александр Бушков

Кажется, ночной гость девушку все же убедил – она распахнуластворки, и Ольга увидела, что лицо у нее застывшее, а широко раскрытые глазасовершенно неподвижны, словно она двигалась и говорила, не просыпаясь.

А потом Ольга рассмотрела блеснувшие во рту бледного щеголякривые клыки, белоснежные и острые. Он перегнулся через подоконник, просунулсяк девушке, закинувшей голову, подставившей горло…

Ольга вынуждена была признать, что и насчет упырей оказаласьчистая правда. И, не раздумывая, бросилась вниз – франт уже взял девушку заплечи, притягивал к себе, наклонясь над ее шеей, клыки влажно блестели…

Тут уж было не до изящества. То, что Ольга на него обрушила,походило не на изящный фехтовальный выпад, а скорее уж на мужицкий ударнаотмашь в кабацкой драке. Но эффект оказался неплохим – крылатый упырьшарахнулся в сторону, словно сбитая кегля, ударился о стену дома, издалнепроизвольно громкое шипение, в котором смешались боль, удивление и ярость… Онудержался в воздухе, сначала провалился к земле, но тут же взмыл вверх ибросился на Ольгу – целеустремленно, напористо, но как-то скособочась на левуюсторону, и левое крыло взмахивало словно бы не в такт с правым, казалосьсмятым, скукоженным…

Ольга почувствовала удар – не особенно болезненный исильный, впрочем, скорее разозливший ее, нежели нанесший ущерб. Кем бы ни былэтот оскалившийся франт с мертвенно-бледным лицом и горящими, как уголья,глазами, но он против Ольги оказался определенно слабоват… Она без труда отбилавторой удар и сама в молниеносном темпе нанесла полдюжины – так что упырькубарем отлетел прочь, опустившись почти к самой мостовой, смявшись комом,отчаянно полоща крыльями, чтобы удержаться в воздухе…

Закрепляя успех – она имела из княжеских книг кое-какоепредставление о военном искусстве, – Ольга налетела на него, немилосердноколошматя. Он взмыл над каналом, попытался ответить ударом – но лишь попытался,не более того. Переводя на человеческие мерки той самой кабацкой драки, он былизлупцован в кровь и особого энтузиазма более не проявлял. Ольга отвесила ещедве великолепных затрещины, отбросивших противника далеко, и он, повернувшисьспиной, что есть мочи пустился наутек. Замерев в воздухе над мостом, крикнул сбеспомощной яростью:

– Попомнишь еще, стерва!

И скрылся в переулке так проворно, что было ясно:возвращаться не намерен. Ольга, переводя дыхание, пробормотала под нос:

– Как пошло и убого…

И вернулась к распахнутому окну, вплотную приблизилась кдевушке, так и стоявшей у подоконника – глаза широко раскрытые, пустые, нипроблеска ясного сознания… На шее ни царапинки – значит, все обошлось, это былопервое свидание …

Заглянув внутрь небольшой спальни, Ольга понятливо покивалаголовой. Наклонилась к девушке, положила ладони ей на виски и сказала внятно, срасстановкой:

– Икону повесь, дуреха, завтра же. А сейчас ложисьспать и не вздумай в следующий раз никому открывать окно… Все поняла, горе тымое?

Девушка старательно закивала, размеренно, как китайскийболванчик. Механическими движениями подняла руки, плотно притворила створки,дунула на канделябр и направилась к разобранной постели. Ольга оглянулась.Поблизости никого не было, чутье подсказывало ей, что получивший хорошую трепкуупырь уже не вернется, – но для вящей надежности она нацарапала на оконныхстеклах крест брильянтом из своего перстня.

Вновь оказавшись в небе над крышами, прислушалась к своимощущениям. Она и сама не могла бы объяснить, в чем тут дело, но ей следовалонавестить особняк камергера. Всякий раз, когда возникало желание подсмотретьили подслушать разговоры его и приятелей, она узнавала что-то полезное для себя– а потому следовало повиноваться внутреннему голосу…

Отыскать его, летя над крышами в ночном небе, оказалосьзадачей непростой – совсем не то, как если бы ходить по улицам, совершенно иныевпечатления от города…

Но даже если бы она и заплутала, не нашла нужный дом,существовали, как выяснилось, надежные указатели – весьма своеобразные, надосказать…

В ночном мраке громадный дом камергера выглядел так, будтоего старательно иллюминировали к какому-то празднику. Вот только праздникасегодня не было никакого, да и иллюминация была абсолютно нечеловеческая: нагребне крыши протянулся аккуратный рядок зеленых огней какого-то особенноотвратного, болотного отлива, сиявших недобро, угрюмо; под рядами окон по всемуфасаду змеилось нечто вроде светящихся гирлянд, пронзительно-синих, того женеприятного оттенка, образованных странными узорами, не похожими ни на чтознакомое; из некоторых окон свисало нечто вроде светящейся бахромы,напоминавшей комья водорослей; по водосточным трубам струилось слабоезелено-буро-белое свечение, что делало их невероятно похожими на свисавших скрыши исполинских змей, зацепившихся хвостами за водосточный желоб и медленноизвивавшихся, водя над самой мостовой плоскими головами. В промежутках меж всемэтим порой вспыхивали, колыхались, гасли, перемещались нерезко очерченные пятнатусклого света, выглядевшие живыми. Ольга ничего не могла определить точно, нотем же необъяснимым чутьем определяла страшную силу, исходившую из огромногобарского особняка – злую, решительную, к которой следовало отнестись спредельной серьезностью. Вокруг нее помаленьку смыкался липкий холод,вызывавший даже не страх в обычном понимании – скорее уж сильнейшее душевное неудобство,ощущение чего-то безмерно чуждого, мерзкого, невероятно древнего. Эти чувствабыли довольно схожи с теми, что она испытала, столкнувшись вплотную с обитавшимпод мельничным колесом чудовищем, пережившим свои невообразимо отдаленныевремена…

Впервые в сердце закралась неуверенность, даже робость – ноОльга справилась с ними усилием воли, напомнила себе, что отступать все равнопоздно, карты сданы, расклад определился, драка началась, а значит, придетсяидти до конца.

Она, фигурально выражаясь, взяла себя за шиворот ихорошенько встряхнула: ведь уважать себя перестанешь, отступив, всовершеннейший хлам человеческий превратишься, тогда только и останется, чтопримкнуть к камергеру с Биллевичем и вовсю свой дар использовать исключительносебе на потребу, как они, – а так не хочется…

– Не переживай, – тихонько сказала она самойсебе. – Мечтала об интересной жизни? Получай. Интересная жизнь, увы, иопасна…

Она поплыла в воздухе вдоль фасада, мимо темных окон, нанекотором отдалении от разноцветных, разномастных, разнообразных огней(некоторые выглядели почти живыми существами, объемными, пухлыми, чересчуросмысленно для огней двигавшимися), стараясь не особенно пристально к нимприглядываться – порой от чересчур упорного взгляда на все это колдовскоесияние начинало противно ныть в груди, и пальцы леденели, что, конечно же, былонеспроста…

Очередная гирлянда, пышная, сиренево-красно-белая, вдругколыхнулась в сторону Ольги, оторвалась от стены, и изрядная ее часть,выгнувшись наподобие петли, преградила ей дорогу – а две ядовито-зеленыхмедузы, ползавшие по фасаду, скоренько приблизились, повисли в воздухе, касаясьстены лишь краешком, с видом готовых броситься сторожевых собак…