Книга Сказание об истинно народном контролере - Андрей Курков

Рассказал потом Добрынин полковнику о том, что надо ему срочно в Москву лететь к товарищу Калинину с докладом, но про то, что на самом деле в Хулайбе произошло, решил пока не говорить.

— Что же, — ответил полковник. — Есть у меня один бомбардировщик, так что если летчик не на охоте — можете лететь. Только вашего товарища в самолет нельзя, — вдруг добавил он, глянув на урку-емца.

— А почему? — удивленно спросил Добрынин.

— Инструкция такая, — Иващукин развел руками. — Людей местных нерусских национальностей запрещено возить на военных самолетах.

— А-а, — кивнул Павел, поняв, что это порядок такой установлен, а раз это порядок, значит и в самом деле нельзя.

— Но вы же потом обратно сюда?! — полуспросил полковник. — А он пока у нас поживетАКормить его будем, в карты играть научим. Не соскучится. Он вообще-то вам кто?

Тут Добрынин крепко задумался, ведь если сказать, что Дмитрий — его спаситель, то придется и об остальном рассказывать, и решил тогда народный контролер как бы неправду сказать, но потом ее исправить попробовать.

— Помощник он мой, — ответил Добрынин. — Контролировать и проверять помогает.

— А-а, — сказал полковник одобрительно и улыбнулся Дмитрию по-дружески. — Ну, мы ему тут скучать не дадим, не беспокойтесь!

Добрынину полковник понравился. И тем, что так легко было с ним договориться насчет самолета, и тем, что, прочитав мандат народного контролера, он особенно крепко пожал ему руку.

Плотно поев в офицерской столовой, Павел и Дмитрий прилегли отдохнуть на специально для них постеленные койки. Поспали хорошо и крепко, так, что ни один сон не смог пробраться в их сознание. А когда проснулись — их снова солдатдневальный отвел в столовую, где они еще раз плотно поели и стали пить чай.

Когда Павел уже допивал первый стакан, в столовую вошел полковник Иващукин.

— Как отдохнули? — спросил он строгим голосом, но с улыбкой на лице.

— Хорошо, — ответил ему за двоих Добрынин.

— Самолет готов, — сообщил полковник и тут же, перейдя на мягкий бархатный голос, добавил: — Вы мне могли бы что-нибудь из Москвы привезти? Что-нибудь вкусненькое к чаю…

— Да, конечно, — пообещал контролер.

— Ну пойдемте, я вас в самолет посажу, а вы, — он посмотрел на Дмитрия, — можете еще посидеть, почаевничать.

Обнялись на кратковременное прощанье Добрынин с урку-емцем.

— Пусть Павел обязательно возвращается! — просил Дмитрий.

— Вернусь, вернусь, — обещал Добрынин. — Вот только с товарищем Калининым повидаюсь и на этом же самолете вернусь. Самолет меня подождет?

Последний вопрос Павел задал уже полковнику, и полковник, кивая большой головой, сказал:

— Конечно, сколько вам надо будет, столько и подождет, что я-не понимаю?!

Попрощавшись, Добрынин ушел вслед за Иващукиным. Протопали они по тропинке в неглубоком снегу, вышли на широкую просеку, начинавшуюся сразу за военным городком, а там уже вовсю работали десятка полтора солдат, подравнивая снег, лежавший перед огромной летающей махиной грязно-зеленого цвета, но с большою красною звездой на боку.

Сначала Добрынин забросил в открытую дверцу самолета свою котомку, а потом уже, поддерживаемый полковником, забрался и сам. Сел на узенькое сидение, выглянул в иллюминатор, подтянул котомку поближе, чтобы лежала прямо у его ног. И стал ожидать взлета.

Глава 23

Не спалось ангелу этой ночью. Ворочался он долго, поворачиваясь лицом то к посапывающей во сне Кате, то к храпящему вполголоса красноармейцу Семену Гусеву, бывшему герою Перекопа, а ныне ответственному за «соборный молот», прикованный цепью к стене человеческого коровника рядом с висящим рельсовым билом. Поворочавшись и не найдя успокоения и сна, поднялся ангел, подбросил немного хвороста в незакрывающийся рот глиняной печки и вышел из жилища.

Ласковое дыхание ночи ободряло его. Тишина отвлекала от мыслей. Лунный свет покрывал спящую землю бархатом.

Но летнее тепло уже остывало, и отбликов бархата ночной земли веяло прохладой.

И вдруг со стороны речки донесся женский смех, звонкий и заливистый, и столько было в этом смехе неподдельной радости, что улыбнулся ангел и посмотрел туда, но не увидел никого. Пошел на другую сторону холма, туда, где пролегала свежая тропинка, ведущая к речке.

Смех затих, потом еще раз всплеснулся, словно выплывшая к поверхности речки большая рыба ударила хвостом.

Остановился ангел на склоне — в бархатном полумраке речка поблескивала отражениями звезд и потревоженной лунной дорожкой.

И увидел он, как, играясь и смеясь, плавает по этой дорожке женщина, и плещется она в воде, пытаясь разбрызгать или разогнать эту лунную дорожку, словно это кувшинки или тина.

Удивился ангел увиденному, но тут донесся до его ушей и мужской голос, негромкий и чуть хрипловатый, и что говорил этот голос, нельзя было разобрать. Присмотрелся ангел получше и увидел низкорослого мужчину, входящего в речку осторожно, совершенно голого, на ходу похохатывающего и бормочущего что-то. И вот уже женщина выплывает из лунной дорожки поближе к стоящему по пояс в воде мужчине и, зачерпнув пригоршню воды; плещет на него.

— А-а! Ой! — кричит мужчина дрожаще-радостным голосом и через какое-то мгновение приседает на месте, опускаясь в речку по шею.

И вот они уже вместе, то ли плывут, то ли идут по дну к лунной дорожке, и так приятно глазам это зрелище, что ангел забывает обо всем, и только смотрит, смотрит. Ведь ведут эти двое себя так, будто ни одной души больше нет на земле.

Опустился ангел на траву, присел поудобнее, упершись ладонями в прохладную, но не холодную землю, и наблюдал это радостное счастье обычных людей. И тут же всколыхнула его ненужная мысль, и представил он там в речке себя и Катю, и тоже будто плещутся они, смеются, и оба голышом, без одежд. И сразу и горько и сладко стало внутри, на сердце. И во рту сухость возникла, губы защемили, словно хотели воды или поцелуя. Но, понимая всю грешность собственного воображения, закусил ангел нижнюю губу так, что сразу на языке вкус крови возник, и уже не боль, а именно этот вкус отвлек мысли ангела от Кати и от себя, плещущегося рядом с нею.

А те двое выбрались из воды, что-то набросили на себя и пошли вверх по тропинке к вершине холма. Ангел испугался, не хотел он, чтобы подумали эти счастливые люди, будто он специально подглядывал за ними из какого-нибудь любопытства. И поэтому приник к земле, затаил дыхание и слушал их приближающиеся шаги.

Шли они молча, словно опасались разбудить кого-нибудь в Новых Палестинах своими голосами и смехом. Когда, не заметив лежащего ангела, прошли мимо, приподнялся он на локте и глянул им вслед. И узнал мужчину — был это горбунсчетовод.

Некоторое время спустя, когда ночь еще продолжалась и луна висела над рекою, пока не собираясь начинать спуск к земному горизонту, ангел встал на ноги и пошел вверх по тропинке. Уже подойдя к открытой двери коровника, он услышал чей-то шепот. И, снова не желая быть увиденным, отошел ангел за угол и там притаился. А в это время из коровника вышли три красноармейца с ружьями. Вышли, остановились, осмотрели внимательно ночь, звезды и неподвижность мира, и после этого пошли вниз по склону к распаханному под поле кладбищу.