Книга Философия: Кому она нужна? - Айн Рэнд

А вот пример различий в социальной атмосфере. Пожилая европейка, швейцарский биохимик, во время визита в Нью-Йорк сказала мне, что хочет что-нибудь купить в комиссионном магазине. Она плохо говорила по-английски и попросила меня пойти с ней; она мялась и выглядела потрясенной и обеспокоенной, а затем спросила: «А тебя это не смутит?» Я не поняла, о чем она: «Смутит? Как?» Она объяснила: «Ну, ты знаменитость, а вдруг тебя увидят в комиссионном магазине?» Я рассмеялась. Потом она объяснила, что в Швейцарии по неписаному закону существуют разные магазины для разных групп людей и что она, как высококвалифицированный профессионал, должна покупать вещи только в определенных магазинах, даже если у нее скромная зарплата, даже если лучшие товары по более низким ценам доступны в магазине для женщин-работниц, в противном случае она потеряет свой социальный статус. Вы представляете себе жизнь в таких условиях? (Конечно же, мы сходили в комиссионный магазин.)

Европейцы на всех социальных уровнях эмоционально живут в мире, созданном другими (и каждый знает, кем именно), и ищут и соглашаются со своим местом в этом мире. Американский подход отлично виден в строчке из стихотворения Беджера Кларка «Человек с Запада» (The Westerner): «The world began when I was born and the world is mine to win»[84].

Много лет назад в Голливуде я встретила Еву Кюри, выдающуюся француженку, дочь Марии Кюри. Ева была автором публицистических бестселлеров и либералом; в то время она ездила с лекциями по Соединенным Штатам. Она выразила крайнее удивление американской аудиторией. «Они такие счастливые, – повторяла она, – такие счастливые…» Она говорила это без неодобрения и без восхищения, только с небольшим оттенком изумления; но это изумление было искренним. «Люди здесь не как в Европе… Все счастливы в Америке, кроме интеллектуалов. О, интеллектуалы несчастны везде».

Я хорошо запомнила этот эпизод, потому что она неосознанно назвала природу разрыва между американцами и интеллектуалами. Какую пользу бы принесла Америке культура измученной, разрушающейся Европы с ее мистицизмом, апатичной покорностью, культом страдания и утверждением, что невзгоды и бессилие – земная судьба человека и что несчастье – характерная черта чувствительной души?

Европеец открыл Америку, но именно американцы стали первой нацией, которая исследовала эту землю и нашла здесь место для человека, его потенциал быть счастливым и мир, ему предоставленный. Но у них не получилось найти слов для обозначения своего достижения, понятий, чтобы его определить, принципов, чтобы руководить этим достижением, то есть подходящей философии и ее результата – американской культуры.

У Америки никогда не было самобытной культуры, то есть свода идей как результата ее философской (аристотелевской) основы, идей, выражающих ее коренное отличие от остальных стран.

Американские интеллектуалы были пассивными иждивенцами Европы и ее бедными родственниками практически с самого начала. Они жили на европейских крошках и модных отбросах, включая таких дешевок, как Зигмунд Фрейд и Людвиг Витгенштейн. Единственным американским вкладом в философию был прагматизм – плохая переработка предпосылок Гегеля и Канта.

Лучшие умы Америки ушли в науку, технологические разработки, промышленность и достигли небывалых высот. Почему они отбросили сферу идей? Потому что она представляет собой такие авгиевы конюшни, куда никогда не войдет радостно активный человек. Детство Америки совпало с ростом влияния Канта на европейскую философию и последующее разложение европейской культуры. Америка находилась в позиции любопытного и способного ребенка, оставленного под присмотром неряшливого, старого и больного опекуна. У ребенка были причины валять дурака.

Подростка какое-то время может вытаскивать его ощущение жизни. Но к периоду взросления он должен перевести свое ощущение в концептуальное знание и сознательные убеждения, иначе он окажется в большой беде. Ощущение жизни не замена ясному знанию. Ценности, которые человек не в состоянии определить, а лишь просто ощущает, им не контролируются. Человек не сможет сказать, от чего они зависят, какие требования предъявляют и какие действия необходимы, чтобы их обрести или сохранить. Человек может их потерять или предать, сам того не осознавая. Уже почти век таково трагическое положение Америки. Сегодня американцы похожи на гиганта, страдающего лунатизмом и разрываемого серьезными конфликтами. (Под «американцами» я имею в виду каждую социальную группу, включая ученых и бизнесменов, но исключая интеллектуалов, то есть тех, чья профессия состоит во взаимодействии с идеями и гуманитарными науками в целом; интеллектуалы – хранители этой страны.)

Американцы – самая дружелюбно настроенная к реальности нация на Земле. Их отличительное качество – детсадовская форма мышления, то есть здравый смысл. Это их единственная защита. Но здравого смысла не хватает там, где нужны теоретические знания: он создает простые связи в рамках здесь и сейчас, но он не способен рассматривать сложные вопросы, или разбираться с абстракциями, или прогнозировать будущее.

Например, поразмыслите над тенденцией этатизма в нашей стране. Доктрина коллективизма никогда в явном виде не предлагалась американским избирателям; если бы это произошло, то она бы потерпела разгромное поражение на выборах (пример многих социалистических партий). А вот концепт государства всеобщего благосостояния навязывался американцам медленно, постепенно, под прикрытием «американизма», понятия, не имеющего определения, и кульминационно завершился в абсурдном заявлении президента о том, что Америка обязана своим величием «готовностью жертвовать собою». Люди чувствуют, что что-то пошло не так; они не могут понять, что и когда. Это цена, которую они платят за то, что долгое время были немым и глухим большинством.

Американцы антиинтеллектуальны (неудивительно), но обладают глубоким уважением к знанию и образованию (которое лихорадит). Они уверены в себе, надежны, щедры, бесконечно доброжелательны и невинны. Экзистенциалист Уильям Барретт в своем «Иррациональном человеке» (Irrational Man) заявляет, что «…знаменитая американская “невинность” – это качество, которое в философских терминах означает просто неведение того, как на самом деле сомнителен человек, и которое так поражает европейцев…». Слово «сомнительный» – это эвфемизм для низости, виновности, бессилия, зла и унижения, так европейцы видят человека. Европейцы верят в первородный грех, то есть во врожденную порочность человека; американцы – нет. Американцы видят человека как ценность – как чистое, свободное, творческое, рациональное существо. Но американский взгляд на человека никогда не был выражен в философских понятиях (ни разу со времен нашего первого отца-основателя, Аристотеля: взгляните на его описание «благородного человека»).

Барретт продолжает: «После возвращения из Америки Сартр вспоминает разговор, который состоялся у него с американцем. Тот настаивал, что все международные проблемы были бы решены, если бы люди просто объединились и вели себя разумно; Сартр не согласился, и вскоре дискуссия прекратилась. “Я верю в существование зла, – говорит Сартр, – а он – нет”». И это снова эвфемизм: европейцы верят не только в существование, но и в могущество зла. Американцы в это могущество не верят и не понимают его природы. Первая часть их подхода (по-философски) истинна, а вторая делает их уязвимыми. В день, когда американцы поймут причину злого бессилия – бездумность, страх, зависть, – они будут свободны от всех ведомых ненавистью к человеку манипуляторов истории, как иностранных, так и своих.