Книга Первая леди - Сьюзен Элизабет Филлипс

— Это в тебе лень говорит. Чистая лень.

— Интересная теория, — улыбнулся Мэтт. — Не понимаю, как такой убежденный благодетель человечества, филантроп и реформатор ухитрился выжить в Вашингтоне.

— Я люблю Вашингтон. В основном.

— Что же тебе там не нравится?

Привычная скрытность мгновенно дала о себе знать, но она так устала быть осторожной!

— Я убежала, потому что выгорела изнутри. Ты не представляешь, как тяжело быть первой леди. Мои обязанности нигде не запротоколированы, поэтому каждый считает своим долгом давать мне советы, как лучше справляться с работой. Это ситуация, в которой победителей нет.

— Но ты, похоже, победила. Только у Барбары Буш такой же высокий рейтинг, как у тебя.

— Она честно заработала свой. Я же всю жизнь притворялась той, кем на самом деле не была. Но если я ненавижу должность первой леди, это еще не означает, что моя неприязнь распространяется на политику вообще. Понимаю, тебе трудно поверить, но я всегда уважала благородство, свойственное истинным политикам.

— Честь и политика? Не часто эти слова ставят рядом.

Нили встретила его скептицизм с открытым забралом:

— Разве доверие народа не великая честь? Каждый раз, когда я думаю об этом… — Нили, пораженная собственной несдержанностью, внезапно осеклась.

— И что же дальше? Расскажи.

— Нечего рассказывать, — отрезала Нили.

— Брось, нашла кого стыдиться. Я видел тебя голой, — криво усмехнулся Мэтт.

— Это не означает, что ты получил право знать, что творится у меня в голове.

Мэтт всегда был чересчур восприимчив, когда дело касалось Нили, и она мгновенно насторожилась.

— Будь я проклят! Хилари Клинтон не единственная. Ты подумывала сама баллотироваться в президенты, верно?

Нили едва не опрокинула бокал. Как может человек, которого она почти не знает, понять то, в чем она не смела признаться даже себе?!

— Нет… то есть не совсем… я еще не…

— Расскажи, — настойчиво повторил Мэтт. Господи, зачем она все это затеяла?

— Трусиха!

Она ужасно устала от вечных недомолвок, скрытности, необходимости держать все при себе! Ей так хотелось высказать свои мысли, все, что лежит на душе, а там хоть трава не расти! Может, пора это сделать?

— Ну… это, разумеется, несерьезно… но я подумывала об этом.

— И похоже, не раз.

— Только последние несколько месяцев. — Она смело встретила проницательный взгляд серых глаз. — Почти всю жизнь я была одной из посвященных. Находилась на самой высоте политического Олимпа, но при этом не имела реального влияния на ход событий. От меня, в сущности, ничего не зависело. Однако у наблюдателей тоже есть свои преимущества.

— А именно?

— Я видела лучшее и худшее из того, что у нас есть. Блестящие успехи и сокрушительные неудачи. И училась на чужих ошибках.

— И что же ты усвоила?

— Что страна в глубоком кризисе. И что у нас не хватает политиков, которые готовы и способны взять на себя ответственность.

— А ты? Ты способна?

Нили, немного подумав, кивнула:

— Думаю, да.

— И с чего ты начнешь? — серьезно поинтересовался он.

И она объяснила. Не все — на это ушли бы часы, — но кое-какие идеи. И чем больше говорила, тем сильнее волновалась и крепче верила в свои слова. Мэтт был ошеломлен.

— Такой причудливой политической доктрины я в жизни не слышал. Ты обязательно запутаешься, маневрируя между левым крылом и правым. Нужно же меру соблюдать.

— Я никогда не верила в ярлыки. Только в то, что необходимо для блага страны. Борьба между сторонниками различных партий окончательно обескровила наших законодателей.

— В Вашингтоне смел и храбр только тот, у кого в руках власть.

— Знаю, — улыбнулась она. Мэтт покачал головой.

— Ты, к сожалению, не имеешь веса. И позволяешь сердцу брать верх над холодным рассудком. Большие шишки прожуют тебя и выплюнут косточки.

— Господи, как же ты еще наивен, несмотря на все умные рассуждения! — рассмеялась Нили. — Эти шишки знают меня с пеленок. Я сиживала у них на коленях, играла с их детьми. Они гладили меня по головке и танцевали на моей свадьбе. Я — одна из них.

— И поэтому они считают, что к тебе можно относиться покровительственно.

— Забываешь, что у меня есть козырь.

— И что же это?

Нили подняла бокал, поднесла к губам и медленно отпила, прежде чем ответить.

— Я национальный идол.

Мэтт поражение воззрился на нее. Постепенно до него начало доходить то, что она сама еще не была готова облечь в слова. Он снова откинулся на спинку стула.

— Кажется, ты в самом деле сумела бы провернуть это дельце, верно?!

Нили подперла рукой подбородок и мечтательно уставилась в пространство.

— Если бы я действительно решилась, поверь, сумела бы собрать под свои знамена самые отборные войска.

— И, как добрая фея, использовала бы их исключительно для добрых деяний.

На этот раз циничное замечание не произвело на нее ни малейшего впечатления.

— Именно.

— Это противоречит правилам игры.

— Вероятно, я единственный человек в мире, которому игры ни к чему. Я уже выиграла.

— Каким же образом?

— Мной движут не эгоизм и личные интересы. Отними у политика себялюбие — и останется слуга народа. Мне верят. Глубоко и безоговорочно.

— Вероятно, так и было, но, боюсь, последняя неделя безвозвратно подорвала это доверие.

— Ничего подобного, если все подать в правильном свете и обернуть себе на пользу.

— В правильном свете? — переспросил он. — Я все гадал, когда дойдет до этого.

— Тут нет ничего дурного. Главное — оставаться честной. Каждому может не нравиться работа. Люди меня поймут. Мне пришлось сбежать от удушливой рутины, что здесь плохого?

— Если бы дело было только в этом! Всем ведь захочется узнать, где и с кем ты была все это время. Пресса не утихомирится, пока не докопается до истины.

— Не волнуйся! Я куда больше знаю о том, как обвести журналистов вокруг пальца, чем ты себе представляешь.

Мэтт опустил глаза и принялся изучать скатерть.

— Мэтт, даю слово, я сделаю вес, чтобы не навредить девочкам. Ты ведь знаешь, я их люблю.

Мэтт, не глядя на нее, кивнул.

Официант принес салаты, и Нили решила, что лучше сменить тему:

— Ну что я все о себе да о себе! Ты почти не рассказываешь о своей работе!