Книга Другое детство - Сергей Хазов-Кассиа

— А что, вы сегодня вечером ангажированы?

— Да нет. Ничего особенного.

— Хм. Может, хотите встретиться за бокалом вина, поболтать о том о сём?

— Да нет, спасибо, я же не пью, — выпалил я, обрадованный, что есть прекрасный предлог отказаться от приглашения.

— Ну, если не пьёте вино, то можно и чаю, как водится. Что ж тут?

— Да и поздно уже, — я хватался за все соломинки, которые подворачивались под руку.

— Ну, это разве проблема, Артём Сергеевич? Мы могли бы за вами на машине заехать. Поговорили бы, пообщались, а потом бы вас обратно доставили в целости и сохранности.

Мне хотелось бросить трубку и выдернуть провод из розетки, но тут же думалось, что ничего ужасного в этом приглашении нет, так что незачем вести себя по-детски, почему бы и не согласиться. Но его скользкий голос вызывал в памяти такой же скользкий взгляд из-под овальных очков, и мне становилось противно, как будто таракан пробежал по обеденному столу. Я вдруг вспомнил, кто смотрел на меня так же странно: священник на службе в церкви. Я потом долго не мог избавиться от того взгляда. Наверное, он тоже был энергетический вампир, даром что священник.

— Ну, что же вы молчите, Артём Сергеевич?

— Да нет, Я всё-таки, наверное, не смогу.

— Ну отчего же не можете? Мы же вас не на Луну приглашаем. Мы тут рядом живём. Заедем за вами на машине, потом отвезём, куда скажете.

И это его «мы». Кто это «мы»? И это его «потом». После чего они меня отвезут, куда я скажу? Это всё звучало ужасно приторно, и давно уже было пора заканчивать разговор, но вертелась в моей голове одна мысль, которая не давала мне оборвать линию. Ведь Агасфер — не просто лысеющий и не очень-то симпатичный мужчина. Он представитель того мира, в который мне, может быть, никогда больше не откроется доступ. А если откроется, то неизвестно, скоро ли. Он один из них. У нас есть этот общий секрет, общая тайна, но он свыкся с ней, прожил с ней тридцать лет и не умер, не покончил с собой, не попал в сумасшедший дом. Даже работает и деньги зарабатывает, на иномарку вон хватило. Если бы не было этого «потом», то я бы мог, может, просто спросить его обо всём, столько всего обсудить.

Эта манящая дверь в запретный мир приотворилась лишь на узкую щёлочку, но мне было страшно даже заглянуть в неё, потому что я понимал — обратной дороги может не быть. И почти на автопилоте я захлопнул её так, чтобы она никогда уже больше не отворилась: — Да нет, Игорь Сергеевич, я и правда не могу. Нет-нет. Спасибо большое за приглашение.

И я повесил трубку, не дождавшись его контраргументов и даже не дав ему попрощаться. Я знал — больше Агасфер не позвонит.

Я не был горд своим поступком. Более того, не был уверен, что сделал правильный выбор. Я порвал на мелкие кусочки телефон Агасфера, чтобы отрезать себе все пути к отступлению, но тут же попытался сложить обрывки. Это было достаточно сложно, но у меня получилось. В следующем же порыве я снова собрал всё в горсть и спустил в унитаз. Меня разрывали противоречивые чувства. Первое укоризненно нашёптывало, что я упустил, потерял такую возможность узнать, понять, проверить то, что мучило меня последние годы. Второе напускало ужас перед тем, что могло случиться, и во что бы я тогда превратился. Я решил, что надо ходить в церковь как можно чаще, может, тогда она оградит меня от новых соблазнов.

Несмотря на еженедельные посещения собора, ничто не менялось ни в моих мечтах, ни в ощущениях. Я решил, что если у меня не получится исправиться совсем, то, по крайней мере, надо сделать так, чтобы не стало хуже. Поэтому если раньше я уединялся, чтобы разобраться в себе, то теперь, наоборот, старался всё время быть с Артуром или Катей — или с ними обоими. Когда мы гуляли, болтали, смеялись, казалось, что жизнь течёт своим чередом, и мои проблемы отходили на второй план. Чтобы добиться этого эффекта, я стал больше общаться и с другими одноклассниками, которые в большинстве своём оказались интересными и ничуть не опасными людьми. Мы могли все вместе после школы пойти к кому-нибудь в гости или просто сидеть на школьном крыльце и болтать ни о чём. С ними было легко, потому что никто не подозревал о происходящем в моей душе. Эта неизвестность защищала меня и хотя бы внешне делала обычным мальчиком, старшеклассником, окружённым друзьями, с багажом противостояния «матерей и детей», которого никто из нас не избежал. Ну, а об остальном можно было не думать, пока снова не останешься один.

Возобновились и мамины собрания, но я посещал их с меньшей регулярностью, сначала из-за работы, а потом просто потому, что отвык от всех этих разговоров и не находил в них ни утешения, ни полезной для себя информации. Я продолжал читать мамины книги, но с Верой Николаевной старался не пересекаться.

Обычно я показывал квартиры после школы. Оператору было известно моё расписание, так что каждый день я приходил домой, обедал на скорую руку и куда-нибудь уезжал. Иногда, впрочем, приходилось пропускать уроки, если встреч было много и агентов не хватало. Мне не очень нравилось работать по утрам из-за переполненного метро. Зимой в этом было ещё меньше удовольствия, все были одеты в толстые куртки и шубы, места в вагоне занимали больше, а потели как летом.

В метро самое главное, конечно, — встать в правильном месте. Сиденья обычно были заняты, да и садиться не было никакого смысла: непременно найдётся какая-нибудь старая ведьма, которая будет сверлить тебя глазами, пока ты не встанешь. Козырное место было рядом с дверьми, там, где можно прислониться к сиденью. Тебя никто особо не толкает, все проходят мимо, к тому же не надо заранее пропихиваться, готовясь к выходу. А если ухитриться, то можно даже почитать между станциями.

В то утро мне удалось встать именно там, только вот читать не получалось: народу набилось слишком много. Я стоял в полудрёме, закрыв глаза, и только отмечал остановки, чтобы не пропустить свою.

В какой-то момент я почувствовал некоторую неловкость, кто-то слишком сильно прислонился ко мне спереди и чуть не вдавил кулак в мою ширинку.

Я попытался отодвинуться, но пространства для манёвра не было. Это был молодой мужчина, которого, видно, так прижали со спины, что ему тоже было не пошевелиться. На остановке он выпустил стоявших сзади пассажиров, зашёл обратно и снова встал рядом со мной.

Я никак не мог понять, делает ли он это специально или нет, но на каждой станции история повторялась: он выходил, пропускал людей и заходил обратно, чтобы снова прижаться ко мне. Он был симпатичный — молодой и смуглый, — но мне не удавалось хорошенько разглядеть его, он стоял слишком близко, и я видел только его профиль. Что-то показалось мне, впрочем, знакомым в этом профиле.

Мне стало совсем неудобно, от этих неловких прикосновений, всё во мне поднялось, джинсы стали опасно тесными, и я боялся, что он заметит это.

Наконец, пытка закончилась, мне было пора выходить. Слава богу, парень ничего не заподозрил, даже не посмотрел в мою сторону, находясь, наверное, в той же дрёме, что и другие пассажиры.