Книга Линкор "Шарнхорст" - Альф Якобсен

По словам Вильгельма Гёдде, на «Шарнхорсте» уцелело лишь несколько спасательных плотиков. Большинство из них были пробиты осколками или вообще разорваны в клочья при обстреле; оставшиеся целыми были переполнены матросами.

«Я вновь увидел свой корабль. Вся надстройка уже находилась под водой. Корабль перевернулся, и был виден его киль. На киле я заметил нескольких матросов, среди них был и один из оружейных техников — Джонни Меркль. Он держался на киле, а потом заметил проплывающий мимо пустой плотик. Он тут же прыгнул в воду, влез на плотик и втащил на него еще несколько человек. Было очень холодно, начиналась снежная метель. Силы уже покидали меня, но каким-то чудом, благодаря господу, меня прибило к плотику. Меркль помог мне перевалиться на него. Незадолго до этого я видел „Шарнхорст“ в последний раз. Теперь была видна только корма, но вскоре море окончательно поглотило линкор. Он пронес нас через много океанов. Только тот, кто испытал нечто подобное, может представить всю горечь этого момента».

«Дюк оф Йорк» прекратил стрельбу в 19.30 и тут же отошел. Фрейзер:

«В зоне цели находилось три крейсера и восемь эсминцев, и „Дюк оф Йорк“ отошел к северу, чтобы не мешать им. На том месте, где недавно был „Шарнхорст“, было видно только тусклое свечение, пробивавшееся сквозь плотный столб дыма, который не пропускал ни свет осветительных снарядов, ни лучи прожекторов. На борту особого ликования не наблюдалось. Напряжение спало, и все почувствовали большую усталость. Многие вспоминали события, свидетелями которых стали».

Генри Лич:

«Я почувствовал громадное облегчение, потому что все закончилось, но одновременно испытывал и чувство грусти в связи с потоплением этого прекрасного корабля, а это действительно был прекрасный корабль».

Один за другим отходили и корабли, окружившие обреченный линкор, В 19.47 «Белфаст», развернувшись, решил произвести последний залп, выпустив три оставшиеся торпеды, однако цель к этому моменту уже исчезла, на ее месте остался только участок поверхности моря, покрытый слоем горючего и обломками. «Шарнхорста» больше не было. Фрейзер записал:

«Ни с одного из кораблей фактически не видели, как затонул вражеский корабль, но можно твердо утверждать, что это произошло после сильных подводных взрывов, которые слышали и ощутили экипажи нескольких кораблей примерно в 19.45».

В радарной рубке «Дюк оф Йорк» лейтенант Вивиан Кокс наблюдал за меткой «Шарнхорста» — ее размеры постепенно уменьшались и, наконец, осталась только «золотистая точечка». Однако Фрейзер не был до конца удовлетворен. Он взад и вперед ходил по мостику, угнетаемый тем, что никто не видел, как линкор пошел на дно, а значит, и не было подтверждения, что корабль действительно потоплен. На корабли союзных кораблей было последовательно отправлено несколько радиограмм:

19.46: «ВСЕМ ЭСМИНЦАМ ПРИСОЕДИНИТЬСЯ КО МНЕ».

19.48: «ЭСМИНЦУ, ИМЕЮЩЕМУ ПРОЖЕКТОР, ОСВЕТИТЬ ЦЕЛЬ».

19.51: «ВСЕМ ОТОЙТИ ОТ ЦЕЛИ, ЗА ИСКЛЮЧЕНИЕМ КОРАБЛЯ С ТОРПЕДАМИ И ЭСМИНЦА С ПРОЖЕКТОРОМ».

Прожектор имел только «Скорпион», а торпеды — только эсминец «Матчлесс». Однако огромная волна, накрывшая его, сбила трубы торпедных аппаратов с направляющих еще во время первой атаки, так что кораблю пришлось отойти. Когда же, устранив неполадку, он вернулся, «Шарнхорста» уже не было. Поэтому, получив приказ Фрейзера, в точку, где до этого видели «Шарнхорст», подошло лишь два эсминца, остальные одиннадцать кораблей отошли от этого места. Особого приказа на то, чтобы спасать оставшихся в живых, не было — Фрейзеру важнее всего было удостовериться, что «Шарнхорст» действительно пошел на дно. Когда «Сторд» запросил разрешение подобрать уцелевших моряков, то ответа не получил.

В 19.51 на борту флагмана было получено первое сообщение со «Скорпиона»:

«В МОРЕ МАССА ОБЛОМКОВ. ОТХОЖУ».

Матрос Джон Баксендейл находился на верхней палубе «Скорпиона», с которой свешивалась спасательная сеть.

«Прожектор был только у нас, поэтому мы развернулись и вернулись обратно… Это было ужасное зрелище. Мы заметили несколько спасательных плотиков, качавшихся на волнах, сидевшие на них матросы напоминали окровавленных чаек».

На одном из плотиков находились Гельмут Бакхаус и его товарищи, вдруг они увидели, как темноту пронзил луч прожектора, похожий на палец какого-то огромного призрака.

«У двух матросов оказались карманные фонарики. Мы начали сигналить ими и кричать, чтобы нам помогли. Нас заметили, и корабль подошел поближе. Мы промерзли до костей, и многие не смогли удержаться, хватаясь за брошенные нам канаты. Я обвязал канат вокруг пояса, и меня потащили наверх. Два матроса схватили меня за ноги, но удержаться не смогли. Оба упали в море и исчезли».

Гельмут Файфер был настолько измучен, что не смог обвязаться брошенным ему канатом.

«Я уже терял сознание. Один из британских моряков спустился на плотик и обвязал меня. В сознание я пришел только в корабельном лазарете».

Так же, как Марко, Зангер и Вейбуш, Гёдде был спасен «Скорпионом».

«Один из эсминцев осторожно подошел к нам, так что плотик оказался с подветренной стороны. С борта свисала прочная сеть. Нам бросили канаты, но я не мог удержаться за них. Четыре раза падал обратно в воду. Во время пятой попытки я впился в канат зубами, меня потащили наверх и чьи-то сильные руки, подхватив меня, перевалили через поручни».

Вернувшись в Германию в 1944 году, Гёдде более критично характеризовал спасательные действия.

«В конце концов мы подплыли к английскому эсминцу, который лежал в дрейфе. Мы забрались на борт с помощью спасательной сети. Тем, кому это оказалось не под силу, никакой помощи оказано не было. Поэтому три матроса из тех, что были со мной на плотике, утонули».

Стрётер, как и некоторые другие, утверждал, что когда «Шарнхорст» пошел на дно, слышалось пение.

«Все три винта, показавшиеся над водой, еще вращались, причем довольно быстро. Это означало, что корабль продолжал движение до самого конца. Моряки, барахтавшиеся в воде, пытались забраться на спасательные плотики. Те, кому это удавалось, пели две строки из песни „Auf einem Seemannsgrab, da blühen keine Rosen“ („На могиле моряка розы не цветут“). Помощи никто не просил. Все оставались спокойными, никакой паники не было».

Однако Гельмут Бакхаус видел другое:

«Я ничего не слышал, совсем ничего. По крайней мере, сам я точно ничего не пел. Конечно, трудно удержаться от желания немного приукрасить свои воспоминания. Однако все-таки утверждать, что все пели… До последнего момента наш экипаж был сплочен, а потом мы боролись за свои жизни. Сначала барахтались в море, потом цеплялись за плотики и с полным безразличием ждали конца, не надеясь на спасение. А потом вдруг появился эсминец, и проснулся инстинкт выживания. Не поверите, как быстро все пришли в себя. Мы хотели спастись — и это желание вполне можно понять».