Книга Софья Толстая - Нина Никитина

Муж спокойно прослушал обращение Софьи, похожее на крик души, снисходительно улыбнулся и сказал, что об этом вопросе написано столько книг, которые все не уместились бы целиком в их большом доме, а ты собралась их учить своим письмом. Но она была уверена, что поступила правильно. Вскоре ее страстное письмо облетело весь мир: многие ее хвалили за столь смелый шаг и такой честный поступок. Чуть позже написал свой «Ответ Синоду» Лёвочка, но он не вызвал такого шума и такой бурной реакции, как ее письмо, ходившее по рукам, которое все переписывали.

После этого за Лёвочку заступился, кажется, весь мир. Сразу же взбунтовались студенты Петербурга и Москвы. Весь народ высыпал на площади и улицы. Кого только здесь не было! Приказчики, извозчики, рабочие, интеллигенция — все встали на защиту Толстого, все возмущались его отлучением от церкви. Многотысячная толпа своим выходом на улицы города как бы демонстрировала свое негодование выходкой Синода. В это время Лёвочка прогуливался, как всегда, в районе Лубянской площади. Кто‑то, увидев его, крикнул: «Вот он дьявол в образе человека!» Толпа заволновалась, стала приветствовать его криками: «Ура! Лев Николаевич! Здравствуйте! Лев Николаевич! Ура! Привет великому человеку!» Лёвочка захотел поскорее уехать на извозчике, но все кричали «ура!» и не давали это сделать. С трудом ему удалось выбраться из толпы.

Потом состоялась еще одна мощная демонстрация в столице, на Казанской площади, в которой принимали участие писатели, многие из них были арестованы. После этого закрыли Союз русских писателей и был арестован князь Л. Д. Вяземский, невзирая на его придворное звание.

Только одна Софья знала о Лёвочкиной тайне. Однажды, когда она протирала книги на одной из полок, он, увидев это, строго — настрого запретил ей прикасаться к ним. Она была заинтригована запретом и как‑то, когда его не было дома, из женского любопытства решила покопаться на полке. Каково же было ее удивление, когда за книгами она увидела припрятанную иконку Божьей Матери, которой его благословила тетенька, когда он отправлялся на Кавказскую войну. Софья открыла для себя трогательное благочестие мужа, его набожную робость, проявившуюся в желании скрыть от постороннего взгляда то, во что он верил. Какое целомудрие и какая любовь к дивному образу!

Новое столетие Лёвочка встретил не в лучшей форме. Зимой, живя в Москве, он часто хворал, силы покидали его. Он, так долго напоминавший могучее дерево, стал все чаще и чаще скрипеть. Плохо спал и мало ел. Однажды, переев на ночь гречневой каши, сильно заболел. Начались адские боли в печени и желудке, рвота с кровью, он кричал на весь дом, но не позволял приглашать докторов. Софья знала, что муж — очень трудный пациент.

Все дети жили в своих имениях, кроме Лёвы, который находился во Флоренции, и Тани, лечившейся в это время в Риме. Сама же Софья устала жить только материальными заботами и делами и занялась изучением итальянского языка, купила самоучитель и одновременно брала уроки музыки у гувернантки дочери Саши.

Всю зиму муж был «больнешеньким», приходилось кормить его из ложечки и регулярно делать массаж. У Софьи была легкая рука и способность к лечению, доставшаяся ей от отца по наследству. Она постоянно кого‑нибудь лечила: то своихдетей, то народ, то Лёвочку, причем его — с особым терпением. В общем, Софья с полным основанием могла считать себя главным домашним врачом. Пережив самые тяжелые месяцы, которыми были для него февраль и март, Лёвочка к лету так и не оправился от болезни. Тем не менее продолжал самолечение, был, как он выражался, сам себе доктором, верящим индийским браминам, которые излечивались от недугов ходьбой, работой и верой в собственное здоровье и бодрый дух. Он нашел для себя единственное лекарство, которое могло спасти от старости, — вегетарианство. Однако чувствовал себя «стабильно очень нехорошо». Если в молодости он болел изредка, во взрослые годы — раз в месяц, то в старости — каждые пять дней. В борьбе с недугами предпочитал закаливание и гигиену. Хорошо зная доводы мужа против лечения, Софья упорно делала свое дело: лечила его не только словом, но и медикаментами, предписанными докторами для спасения «умирающей жизни». Глядя на мужа, она отмечала, как он сильно похудел и постарел. Он постоянно недомогал, то пальцы сводило, то желудок «не варил».

28 июня 1901 года, в день рождения их старшего сына Сережи, муж заболел очень тяжелой формой малярии и находился между жизнью и смертью. У него были жар, сильная боль в груди, пульс 150 ударов в минуту. Софья сразу же послала за тульским врачом Дрейером, который диагностировал малярию и прописал хинин, кофеин и строфант для сердца. С помощью хинина удалось снизить температуру, но пульс по — прежнему оставался высоким. Лёвочка худел, слабел, находился на распутье — вперед к смерти или назад к жизни. Порой ему становилось лучше, и он начинал упрекать жену за лечение, сердиться на докторов, которых она приглашала. Но когда он чувствовал себя плохо, то всегда послушно лечился, мечтая поскорее поправиться, чтобы совершать прогулки по яснополянским лесам. Однако до этого было еще очень далеко, потому что ходил он ещё плохо. А ночью постоянно стонал от ревматических болей или от плохого кровообращения. Софья делала ему горячие солевые ванны, поила минеральной водой.

Такую тяжелую болезнь муж сам спровоцировал путешествием из Кочетов в Ясную Поляну. Побывав у дочери Тани, он пешком отправился до ближайшей железнодорожной станции без провожатого, прошагав больше полутора часов, стал уставать и сбился с дороги. Не заметил, как наступили сумерки, и он в темноте карабкался по холмам, теряя при этом немало сил. Наконец услышал собачий лай и вскоре увидел пастухов, стал просить их достать ему лошадь, но те отказали. Пришлось идти дальше в кромешной тьме и искать дорогу, полагаясь на свой охотничий инстинкт. После такого отчаянного блуждания Лёвочка слег.

Тем временем сердце больного угомонилось, Бог услышал мольбу бедной жены об отсрочке смерти мужа. Консилиум врачей, определивший у пациента грудную жабу, рекомендовал поездку в Крым. Узнав о болезни знаменитого писателя, графиня С. В. Панина, одна из самых состоятельных женщин России, предложила Лёвочке свою роскошную дачу в Гаспре. На семейном совете было решено принять приглашение и в ближайшее время отправиться на всю зиму в Крым. К их крошечной семье, состоявшей теперь из трех человек, должны были присоединиться и бывшие ее члены — Таня и Маша с мужьями, Андрюша с семейством, сыновья Сережа и Миша.

Выезжали из Ясной Поляны темной и сырой осенью в двух колясках, она с Лёвочкой, Маша с Колей, Саша и последователь мужа Павел Буланже. Конюх Филя освещал дорогу факелом. Из Тулы до Севастополя ехали в отдельном вагоне, в котором были кухня, столовая, спальни. Буланже выхлопотал у себя на службе этот чудо — вагон. В Харькове на платформе их приветствовала толпа поклонников писателя, кричавшая: «Толстой! У — р-р — р-а!» А в Севастополе их ждала четырехместная коляска, на которой они благополучно добрались до гостиницы.

Муж словно оживал на глазах Софьи, оказавшись в этих, до боли знакомых местах, он сразу же стал расспрашивать, где находится знаменитый четвертый бастион. По городу гулял с большим удовольствием, с интересом что‑то узнавал, в том числе в экспозиции военного музея, где увидел и свой портрет. На следующий день они отправились в Гаспру, любуясь чудными пейзажами этого благодатного края.