Книга Неоконченные предания Нуменора и Средиземья - Джон Рональд Руэл Толкин

– Так тому и быть, – отозвался Менельдур. – Воистину, иного я и не жду. Но есть и другие дела, кои я почитаю куда более насущными. «Пусть король сперва научится мудро управлять собственным домом, прежде чем указывать другим», – гласит пословица. И это справедливо в отношении любого. Вот мой тебе совет, сын Менельдура. У тебя есть и своя жизнь. И половиной себя самого ты неизменно пренебрегал. И ныне говорю я тебе: ступай домой!

Алдарион внезапно застыл; лицо его посуровело.

– Если ты знаешь, ответь: где мой дом? – молвил он.

– Там, где твоя жена, – отвечал Менельдур. – Ты нарушил данное ей слово, будь то вольно или невольно. Ныне живет она в Эмерие, в своем собственном доме, вдали от моря. Скачи туда немедля.

– Если бы ждало меня известие, куда направиться, я поскакал бы туда прямиком из гавани, – молвил Алдарион. – Но, по меньшей мере, не придется мне теперь расспрашивать чужих.

Он повернулся, чтобы уйти, но остановился и сказал:

– Капитан Алдарион позабыл нечто, что принадлежит второй его половине и что он, в своеволии своем, также почитает насущным. Есть при нем письмо, что поручили ему доставить королю в Арменелос.

И, вручив послание Менельдуру, он поклонился и вышел за дверь; не прошло и часа, как оседлал он коня и ускакал прочь, хотя уже надвигалась ночь. И взял он с собою только двух спутников, мореходов со своего корабля: Хендерха из Западных земель и Улбара родом из Эмерие.

Гоня коней во весь опор, они добрались до Эмерие к ночи следующего дня; устали и кони, и всадники. Холодной белизною блистал дом на холме в последних лучах заката, пробившихся из-под облаков. И, едва завидев его вдалеке, Алдарион протрубил в рог.

Спешившись во дворе, увидел он Эрендис: облаченная в белое, стояла она на ступеньках крыльца, что вели к самым столбам у двери. Она держалась с гордым достоинством, но, подойдя ближе, Алдарион заметил, что она бледна, а глаза у нее блестят чересчур ярко.

– Ты припозднился, господин мой, – молвила она. – Я давно перестала ждать тебя. Боюсь, не обрести тебе приема столь радушного, какой приготовила я, когда подошел срок твоего возвращения.

– Мореходам угодить нетрудно, – отозвался он.

– Это хорошо, – отозвалась она и ушла в дом, оставив его дожидаться. Тут появились две женщины, а вслед за ними по ступеням спустилась старуха. И уже в дверях услышал Алдарион, как объявила она его спутникам, – громко, так, чтобы и до его слуха долетели эти слова:

– Здесь вам ночлег заказан! Отправляйтесь на подворье под холмом!

– Нет уж, Замин, – сказал Улбар. – Я здесь не останусь. Я еду домой, с позволения владыки Алдариона. Все ли там ладно?

– Изрядно, – отвечала она. – Сынок твой так отъелся, что ты его и не признаешь. Но поезжай и сам сыщи ответы на свои вопросы! Небось там тебя встретят потеплее, чем тут твоего кормчего!

Эрендис не вышла к столу, и ужин для припозднившегося гостя прислужницы накрыли в отдельном покое. Но еще не закончилась трапеза, как вошла она и объявила в присутствии женщин:

– Ты, верно, притомился, господин мой, после такой спешки! Комната для гостей готова и ждет тебя. Мои служанки позаботятся о тебе. Ежели будет холодно, прикажи развести огонь.

Алдарион не ответил ни слова. Он рано отправился в спальню и, поскольку и в самом деле смертельно устал, бросился на постель и вскорости перестал думать о тенях Средиземья и Нуменора, забывшись глубоким сном. Но на рассвете пробудился он в великом беспокойстве и гневе. Он быстро встал, надеясь без лишнего шума уехать из дома; он собирался отыскать своего спутника Хендерха и лошадей и отправиться к своему родичу Халлатану, «Овечьему Владыке» Хьярасторни. А позже намеревался он повелеть Эрендис привезти его дочь в Арменелос, дабы не иметь с женой никакого дела в ее собственных владениях. Но когда он направлялся к двери, Эрендис вышла ему навстречу. В ту ночь она вовсе не ложилась; и встала она на пороге, преграждая мужу путь.

– Ты уезжаешь поспешнее, чем появился, господин мой, – молвила она. – Неужто тебе, мореходу, так быстро опостылела эта обитель женщин, что ты собрался уехать, не исполнив того, зачем приехал? Да и зачем ты приезжал? Дозволено ли мне узнать о том, прежде чем ты нас покинешь?

– В Арменелосе мне сообщили, будто здесь моя жена и будто сюда перевезла она мою дочь, – ответствовал Алдарион. – Что до жены, тут я, верно, заблуждался; но разве нет у меня дочери?

– Была когда-то, – отозвалась она. – Но моя дочь еще не встала.

– Так пусть встанет, пока я схожу за конем, – молвил Алдарион.

На этот раз Эрендис охотно воспрепятствовала бы встрече Анкалиме с отцом; но так далеко заходить она не дерзнула, опасаясь утратить благоволение короля; к тому же и Совет[97] давно уже выражал недовольство тем, что дитя воспитывается не в городе. Потому, когда Алдарион прискакал назад в сопровождении Хендерха, Анкалиме уже стояла на пороге рядом с матерью. Держалась она чопорно и отчужденно, под стать Эрендис, и не выказала должного почтения, когда Алдарион спешился и взошел на крыльцо.

– Кто ты такой? – молвила Анкалиме. – И зачем заставил меня подняться в такую рань, пока весь дом еще спит?

Алдарион пристально посмотрел на девочку, и, хотя лицо его оставалось суровым, про себя он улыбнулся: ибо увидел, что дитя пошло скорее в него, нежели в Эрендис, невзирая на все ее воспитание.

– Некогда мы были знакомы, госпожа Анкалиме, – отозвался он, – но это неважно. Нынче я всего лишь посланник из Арменелоса, и явился я напомнить тебе, что ты – дочь королевского наследника; и (как я теперь вижу) придется тебе в свой черед стать его наследницей. Не вечно тебе жить здесь. А сейчас возвращайся в постель, госпожа, буде на то твоя воля, – до тех пор, пока не поднимется твоя прислужница. Я же тороплюсь к королю. Прощай!

Алдарион поцеловал девочке руку, сбежал по ступеням, вскочил в седло и ускакал, махнув ей на прощанье.

Эрендис же, сидя у окна в одиночестве, провожала его глазами, пока мчался тот вниз по холму. И увидела она, что Алдарион направился не в сторону Арменелоса, а в Хьярасторни. Тогда разрыдалась она, от горя, но более – от гнева. Она-то ждала хоть каких-то свидетельств раскаяния, дабы, отчитав, даровать прощение, ежели о нем смиренно попросят; но Алдарион обошелся с нею так, словно это она его оскорбила, и выказал к ней пренебрежение на глазах у дочери. Слишком поздно вспомнила она давние слова Аунет; теперь увидела она, что Алдарион могуч и неукротим, движим исступленной волей, и чем холоднее, тем опаснее. И встала Эрендис, и отвернулась от окна, думая о своих обидах.