Книга Да будем мы прощены - Э. М. Хомс

В полдень приходит Ванда и несколько сдувает мое восторженное состояние.

– Перерыв на ленч, – говорит она.

– Да нет, спасибо, – отвечаю я. – Лучше я поработаю.

– У нас перерыв на ленч, – говорит она, и я на нее взглядываю. – Некому будет вас курировать, так что вам придется уйти на час. Материалы можете оставить как есть, мы их здесь запрем.

Я спускаюсь с Вандой на лифте. Мы выходим, я смотрю на нее, и она на меня – озабоченным взглядом.

– Вам нужны деньги на ленч? – спрашивает она.

– Нет-нет, у меня их хватает. Просто документа с собой не было. Не беспокойтесь, спасибо. Вы мне тут какое-нибудь заведение не порекомендуете?

– Есть салатный бар в магазине напротив и рестораны вдоль улицы, – отвечает она с облегчением.

Выхожу из здания в дневной свет, соображаю, что сейчас здесь может быть Клер, и быстро ныряю в магазин, где вливаюсь в круговращение народа, медленно плывущего вокруг салатных стоек, и что-то про себя бормочу, будто в медитации. На стойках – нарезанный латук, помидоры черри, яйца вкрутую, дымящиеся подносы с мясом в непонятном соусе, ярко-оранжевые макароны с сыром.

Мне вспоминается забегаловка из рассказа Никсона, и я невольно кладу себе на тарелку мясной рулет и картофельное пюре, а потом большой половник горячих тяжелых макарон, от которых проседает пенопласт контейнера. Расплачиваюсь и ухожу в глубь помещения, где вижу нескольких человек, сидящих на пустых пластиковых бочках из-под огурцов.

– Не возражаете, если я присоединюсь?

Они молча смотрят на меня и продолжают есть.

Еда великолепна. Более чем великолепна, божественна. Такой союз вкусов мне никогда не приходилось ощущать.

– У вас занятой вид, – говорит мне китаянка из кафе, пока я устраиваюсь на бочке.

– Очень судьбоносный был день, – отвечаю я.

– Вернетесь на работу – и победа, победа, победа.

Я киваю. Она мне приносит чай.

– Вы знаете Ричарда Никсона? – спрашиваю я.

– Конечно! Без Никсона меня бы сейчас не было.

– Я занимаюсь Никсоном.

– Возьмите что-нибудь, – говорит она. – Перед уходом, возьмите себе на потом.

– Да, хорошо, – отвечаю я, не очень понимая, каких действий она от меня ждет.

Она хлопком кладет мне в руку батончик «херши».

– С миндалем любите?

– Отлично, – говорю я и смотрю вниз. Миндаль.

– Вы хорошо работаете, – кивает она. – Я вас знала от раньшего времени, давно, вы печенье покупали для жены.

Я ничего не понимаю.

– Не помните? – Она показывает мне коробку печенья в руке. «ЛУ пти экольер». – Покупали.

– Да, – говорю я, – правильно. Я такие покупал для Клер.

– Покупали, конечно.

– Это здесь было?

– Квартал дальше. Мы переезжали, место куда лучше. Большие банкиры, много всех, все жевать хотят.

– Не ожидал, что вы меня помните.

– Я никогда не забывала, – говорит она и на миг замолкает. – Сочувствую вам. Видела газеты. Очень плохо получилось.

– Это скорее у брата, чем у меня.

– У вас тоже. Вы и есть ваш брат.

– У меня все в порядке, – возражаю я. – Все проясняется.

– Будь здоров, не кашляй, – говорит она, провожая меня за двери.

В вестибюле после ленча в ожидании Ванды я сдираю обертку с батончика и откусываю кусок. Очень приятно, что эта дама из кафе меня запомнила. Странно, что она вообще знает, кто я. Знает меня, знает Клер, знает все о моем брате. Посочувствовала мне и подарила шоколадный батончик. Сейчас уже никто никому ничего не дарит.

Откусываю второй кусок, уже не волнуясь, как выглядит мой костюм и нет ли «где-то поблизости» Клер в облегающей рабочей юбке и в туфлях на каблуках, чуть высоковатых для респектабельных. Гляжу на снующих в вестибюле людей, думаю о Никсоне, человеке своего времени, и представляю, как бы он использовал новые технологии для шпионажа, для сбора информации. Интересно, писал бы он все так же без сокращений, бродил ли бы по порносайтам с айпада, качаясь в любимом бархатном шезлонге в своем тайном убежище в здании администрации президента? Что думал бы он о современных женщинах во власти? В конце концов, это же он сказал, что не видит женщин на работе в правительстве, ни на какой. Они эмоциональны и склонны к ошибкам.

Вторую половину дня я читаю многочисленные черновики леденяще-мрачной новеллы «О братской любви». Действие происходит в небольшом калифорнийском городке. Выращивающий лимоны фермер-неудачник сговаривается с женой убить трех своих сыновей, уверенный, что у Творца на них большие планы на том свете. После смерти младшего сына средний соображает, что происходит, и пытается рассказать старшему. Тот с ним обращается как с умалишенным: само Божие Слово нарушает. Средний брат возвращается домой к вечеру того же дня, и родители ему сообщают, что старший ушел к Господу. Мальчик в ужасе. В страхе за свою жизнь он говорит родителям, что должна быть какая-то причина, почему Господь, взяв жизни двух его братьев, оставил его на этом свете. Значит, у Господа есть на него план. Пораженные горем родители кивают и велят ему идти спать. Он произносит молитву на сон грядущий, притворяется спящим. Ночью он встает и убивает сперва отца, потом мать, все время боясь гнева Божия. Убив родителей, он поджигает дом и сарай и мчится прочь в семейном автомобиле, надеясь проскочить за границу до того, как власти его найдут.

Новелла насыщена паранойей, вопросами веры, опасениями, что родители плохо заботятся о детях, что сам Бог этим недоволен. Ожидание, что уцелевший брат должен совершить что-нибудь еще, что-нибудь героическое, – он обязан возместить им утрату.

Я читаю эти фрагменты, отражающие попытки Никсона пережить раннюю смерть двух своих братьев, Артура и Гарольда, а еще – собственный кризис веры. По контрасту с нервозным утром вторая половина дня приносит некоторое спокойствие. Я прошу ключ от мужского туалета, и мне дают запрограммированную карту, как ключ-карту гостиничного номера, говоря, что она действует десять минут. Туалеты роскошные, писсуары полны льдом – он щелкает, трещит, хлопает под моей струей. Говорят, что в уборных чище, когда мужчинам есть во что целиться.

Карта мне дает предлог пройти по коридорам, думая, как попали сюда документы Никсона. Каковы отношения этой «фирмы» с родственниками Никсона? Кто-то кого-то откуда-то знает. Тут всегда так: кто-то кого-то знает, с кем-то ты в школу ходил, с кем-то во дворе играл.

Описав пару кругов по фирме, я возвращаюсь в конференц-зал. Через секунду чихаю, и тут же появляется молодой человек с коробкой салфеток.

– Спасибо, – говорю я.

Мне напомнили, что за мной наблюдают.

В шестнадцать тридцать появляется Ванда.