Книга Аттила - Уильям Нэйпир

Он вспомнил рассказы своего народа о нечистых существах, живших в темноте; они выбирались наружу по ночам, пробирались между деревьями или летали, раскинув крылья, как у летучих мышей. Они опускались на карнизы одиноких домов, принюхивались к воздуху, потом забирались в дом и вонзали свои острые клыки в мягкую плоть, выпивали кровь младенцев, оставляя в колыбельках только почерневшую, сморщенную высохшую оболочку, которую по утрам находили пронзительно кричавшие матери. Может, этот звук издает один из таких мерзких вампиров с плотью белой, как луна, и полупрозрачной, с глазами, как желе, он возвращается домой, чтобы поспать, с брюхом, наполненным младенческой кровью. Аттила вжался в стену и крепче вцепился в меч. Говорят, что вампира убить нельзя. Металл пройдет сквозь него, как сквозь туман. А когда они высосут твою кровь, ты становишься одним из них.

Он услышал странный, высокий крик, почти визг, и мог бы поклясться, что это одинокий крик ястреба-перепелятника, хотя ночью этого не может быть. Или упыря…

Но из темноты заговорил не упырь. Это был голос, как показалось Аттиле, юного мальчика.

— Пелагия! — шепнул голос. — С тобой ничего не случилось?

Аттила молчал. Никто не ответил.

— Пелагия!

Снова тишина, и тогда от входа в пещеру послышалось шарканье. Внезапно темнота осветилась небольшим желтым пламенем, и в этом тусклом свете Аттила разглядел худую грязную руку, а дальше и самого мальчика, года на два-три младше, чем он. В другой руке мальчик держал копье. Он поставил свой мерцающий светильник на выступ и осмотрелся. Тут он увидел Аттилу, сжался и направил копье прямо ему в живот.

— Если только ты хотя бы прикоснулся к ней, — прошипел он, — если ты ей хоть что-то сделал, я…

— Кому? — прошептал озадаченно Аттила, держа меч наготове.

Мальчик кинул взгляд в сторону, и при тусклом свете его лампадки Аттила увидел у противоположной стены сверток одеял.

Мальчик больше ничего не сказал. Он прошаркал к одеялам и очень нежно отогнул край. Аттила с большим удивлением понял, что всю ночь провел в одной пещере с девочкой, но даже не догадывался об этом. Должно быть, несчастный ребенок перепугался до смерти, но Аттила не слышал даже ее дыхания, уж не говоря о крике. Ей было всего лет шесть или семь, личико бледное и напряженное. Мальчик склонился над ней, целуя ее в лоб и шепча благодарственную молитву. Девочка повернула голову и посмотрела на Аттилу глазами, казавшимися огромными на худеньком личике с бледными, бескровными губами.

— Он убил человека, — прошептала она. — Солдата. Вон там.

— Так это его кровь на уступе? — взволнованно спросил мальчик. — Твоя работа?

Аттила кивнул.

— Я не знал, что здесь есть кто-то еще. Я прятался.

— Ну, мы тоже прячемся. Ты что, тоже бежавший раб?

Аттила подавил высокомерное возмущение, вспыхнувшее из-за подобного пренебрежительного отношения к его предкам.

— Нет, — ответил он как можно бесстрастнее. — Я… я с севера Я был военнопленным. Я возвращаюсь к своему народу.

— За Великую Реку? Я имею в виду — за границей империи?

Аттила опять кивнул.

Мальчик уставился на него. У него, как и у сестры, были широкие, похожие на заячьи, глаза и пристальный взгляд, хотя выглядел он вполне здоровым. Тощий, недокормленный, нервный и легко возбудимый, но вполне здоровый для бежавшего раба.

Он сказал:

— Пелагия и я — кстати, меня зовут Орест — мы убежали.

— Они были ужасными, — прошептала Пелагия. — И жирными. И хозяйка втыкала в нас иголки, если мы плохо работали или что-нибудь проливали.

Орест быстро закивал.

— Настоящие иголки. В руки или в тыльную сторону кисти. Поэтому мы убежали.

Аттила улыбнулся:

— Что ж, значит, нас трое.

Орест еще немного посмотрел на Аттилу и спросил:

— Можно нам пойти с тобой?

— Вряд ли. Я иду гораздо быстрее, чем ты. Кроме того, — добавил он довольно жестоко, — твоя сестра больна.

— Откуда ты знаешь, что она моя сестра?

— Вы похожи.

Мальчик снова кивнул.

— Да, верно, это моя сестра. С ней все будет хорошо. — Он наклонился над девочкой: она, похоже, опять уснула и дышала часто и поверхностно. — Вот увидишь.

— Ты там не наткнулся на солдат?

Орест помотал головой.

Аттила пробурчал:

— Ну, значит, как только рассветет, я уйду. Желаю удачи.

— Если тебе нужно, так из пещеры есть другой выход. Это надежнее. Вон там, внизу, — показал он.

— А почему ты мне этого сразу не сказал? — довольно сердито спросил Аттила.

Мальчик долго смотрел на него своими широко открытыми глазами, потом лег рядом с сестрой и уснул.

* * *

В сером свете зари Аттила успел пройти около лиги, когда услышал за спиной шаги.

Он спрятался и вскоре увидел мальчика Ореста, державшего за руку свою сестру. Их лица посветлели в холодном утреннем воздухе, щеки пылали. Пелагия даже слишком раскраснелась, покрывшись пятнами лихорадочного румянца.

Аттила дождался их и вышел из укрытия.

— Я ведь вам говорил! — произнес он.

— У тебя есть какая-нибудь еда? — спросил Орест. — Мы по-настоящему голодны, особенно Пелагия.

Аттила посмотрел на девочку, потом на мальчика. Неохотно сунул руку в кожаный мешок и протянул им кусок зачерствевшего хлеба.

— Это все, что у меня есть, — буркнул он.

Они разломили его пополам и начали есть. Девочка жевала медленно и с трудом, но съела все до крошки.

— Спасибо, — сказал Орест.

— Ерунда, — кисло отозвался Аттила, шагая вперед.

Дети шли следом.

Спустя какое-то время он обернулся и спросил:

— Тот крик у пещеры, как перепелятник. Это ты кричал, да?

Мальчик гордо кивнул.

— Это наш сигнал. Если хочешь, я тебя научу.

Аттила немного поборолся с гордостью и ворчливо сказал:

— Отличное подражание. Давай, учи.

— Хорошо, — ответил мальчик. — Он исходит из глубины глотки. Нужно вот так вытянуть шею и…

Втроем они шли медленнее, зато умудрялись наворовать больше еды, а в теплые дни отдыхали в лесу или в горах. Мальчик-грек болтал без остановки, пока Аттила не попросил его заткнуться. Пелагия, похоже, понемногу набиралась сил. Она даже стала слегка поправляться.

— Ты здорово воруешь, — сказала она ему однажды вечером, когда он вернулся с очередной одинокой фермы и принес с собой бутылку слабого вина, хлеба, соленой свинины, сушеных бобов и даже зажаренного лесного голубя.