Книга Мавзолей для братка - Андрей Ерпылев

Четверку остолбеневших людей окружали ужасные монстры, в которых лишь с огромным трудом можно было признать обычных крокодилов.

Пламя факела отражалось в крошечных злобных глазках рептилий, разинувших рты, полные острейших зубов, страшные хвосты молотили по воде, поднимая вихри брызг, и только свет, слепящий тварей, мешал им немедленно ринуться в атаку. Не привыкли ночные хищники нападать при свете.

– Все пропало, – упавшим голосом пробормотал Гореншетейн, пятясь, но Жанна не дала ему впасть в панику окончательно.

Мужественная девушка, до смерти боящаяся мокриц и прочую безобидную, на взгляд мужчины, мелюзгу, пришла в боевое настроение при виде реальной опасности, решительно вырвала из рук остолбеневшего Арталетова факел и ткнула им в пасть ближайшего монстра, заставив того ошеломленно попятиться.

– Держите факел, месье алхимик! – скомандовала она, решительно отрывая короткий рукав туники, обертывая им обломок палки и поджигая. – Свет – наш союзник. А вам что – особенное приглашение нужно? – обернулась она к Леплайсану. – Кто-то хвастался, что укороченная шпага даже лучше целой…

И завязалась битва.

Крокодилов было всего лишь трое, но казалось, что они повсюду и только чудеса изворотливости позволяли ускользнуть от взмахов мощных хвостов, избежать острейших зубов…

Колюще-режущее оружие не причиняло бронированным монстрам практически никакого вреда, отскакивая от чешуйчатых загривков и лишь слегка царапая толстенную шкуру. Там, где применялись шпага и сабля, вряд ли помогли бы палица и боевой топор… Даже пули чудо-пистолета, выхваченного Жорой, оказались не в силах серьезно повредить современникам динозавров.

Вооруженной хуже всех Жанне пришлось тяжелее всего: ее дамские кинжальчики казались зубочистками на фоне разъяренных хищников. Мужчины старались оттеснить ее назад, прикрыть плечами, защитить от клацающих медвежьими капканами челюстей, поэтому, когда она наконец отступила, у них вырвался вздох облегчения.

«Пусть хоть девушка на какое-то время будет в безопасности!» – читалось во взглядах, которыми обменялись герои.

Георгий как раз удачно снес шашкой особенно длинный клык в крокодильей челюсти, когда ему показалось, что в воздухе, перебивая затхлый смрад подземелья, разнесся тонкий аромат свежераздавленных клопов. Иначе говоря – отличного французского коньяка.

«Чудится, не иначе, – решил он, но в этот момент и Леплайсан, не прекращая выпадов шпагой, принялся крутить носом, принюхиваясь. – Или это коллективная галлюцинация?»

И зеленый чертик на плече шута тоже опустил крохотную шпажонку и вертел головой, определяя, откуда несет божественный аромат, следовательно, галлюцинацией тут и не пахло.

– Получайте! – выскочила вперед девушка, держа в вытянутых руках что-то массивное, и в отвратительные рыла болотных хищников ударила ароматная струя.

– Так у тебя там не вода? – вырвал из рук Жанны сифон Арталетов. – Это же коньяк!

– Я там, в доме, нашла такие бутылки красивые и решила: чего зря простую воду с собой таскать… – виновато оправдывалась разбойница. – Вдруг не пригодилось бы против ливийцев… Думала, тебе приятно будет…

– Да ты просто сокровище! Давай факел…

Вот уж чего-чего, а импровизированного огнемета древние монстры не ожидали. Конечно, пятидесятиградусный спирт – не бензин, но для не слишком-то огнеупорных созданий, предпочитающих воду всем остальным стихиям – в самую пору. Кто бы мог подумать, что такие страшилища способны улепетывать столь быстро на своих коротеньких кривых лапках, едва только первые голубые огоньки зазмеились по костяным пластинам панцирей! Если бы они могли визжать, то скулили бы как перепуганные щенята.

– Вперед! – воскликнул Жора, потрясая сифоном и факелом. – Пока они не очухались!

Где-то в глубине сознания билась мысль, что если стражники, скинув внутрь хищников, заперли люк, то это… Но бронзовая крышка была сдвинута, люк отворен настежь и в круглом проеме виднелось звездное небо.

Арталетов буквально вышвырнул наружу пискнувшую Жанну, взлетел по подставленной спине шута наверх и, ухватив за шиворот Горенштейна, вытащил его на волю. На все это ушли какие-то секунды.

– Леплайсан! Давайте руку! – прокричал он в темный зев, заметив краем глаза, как от темного куба храма, видневшегося в отдалении, в их сторону движутся огоньки факелов. – У нас мало времени!

– Минуту, мой друг! – раздалось снизу. – Я только заберу наши пожитки…

– Не время! Бросайте все!

– Я уже…

И в этот момент люк, дрогнув, пополз в сторону, закрывая отверстие. Жора уперся в его край ногами, напряг силы, но неведомый механизм оказался сильнее человеческих сил, и проем неумолимо сокращался на глазах.

– Людовик! Я не удержу его! – в отчаянии завопил Георгий, чувствуя, как трещат жилы. – Скорее!..

Из темноты одна за другой вылетели две котомки, мелькнул свет факела и…

И крышка, удовлетворенно звякнув металлом о металл, встала на место прочно, словно влитая, отрезав путешественников друг от друга.

– Людовик… – прошептал наш герой.

Снова потерять только что чудом спасенного друга было невыносимо, но холодный технарь в мозгу уже оттеснил рыдающего лирика и твердил, что вскрыть бронзовый люк без лома, не говоря уже о более мощных инструментах, попросту невозможно. Жанна и Дмитрий Михайлович общими усилиями едва смогли оторвать Арталетова от бронзовой плиты, в которую тот исступленно колотил кулаками.

– Бежим! – защекотали ухо легкие волосы.

– Прощай, друг…

* * *

По-прежнему пустующая хибара Петра Мамлюка встретила путешественников так, будто они отсюда никуда и не уходили. Но не было в прошлый раз такого уныния, состояния разбитой армии, остановившейся на бивуак посреди панического бегства, чуть оторвавшись от преследователей. Не нужно быть Наполеоном у скованной льдом Березины, чтобы ощутить полное крушение наполеоновских по своему размаху планов. Спасательная кампания провалилась на том самом месте, когда так близка была победа. И провалилась с жертвами. С одной жертвой, но какой!..

Жора был безутешен. Потерять двух близких друзей одного за другим – это ли не удар?

Мрачный, будто грозовая туча, он наливался местным дрянным вином, не чувствуя спасительного опьянения, а спутники не трогали его, давая потере наконец уместиться поудобнее в сознании, стать из душераздирающего настоящего светлой памятью, грустью по безвозвратному…

«Хрономобили» снова действовали – гипотеза насчет бронзового экрана оказалась верна, – и, следовательно, возвращению назад ровно ничего не мешало, но… Никто и не заикался об этом, не решался признаться самому себе, что все кончено. Невысказанная, беда как бы не имела зрительных очертаний, витала темным облачком, еще не превратившись в незыблемый гранитный монумент с короткой, но выразительной эпитафией, знакомой любому мужчине (да и большинству женщин) «одной шестой суши».