Книга Разбег в неизвестность - Павел Дмитриев

Начинать работу с копирования такого монстра было бы сущим безумием. Хватит пока СССР обычного, символьного ввода-вывода. Тем более что у ребят наметился заметный прогресс в миропонимании, после моего ехидного замечания они явно поработали в столичной библиотеке и даже сумели перефотографировать проспект на IBM 2260. Красивый он получился у буржуев, даже завидно. Практически кубическая коробочка небольшого телевизора с приставленной снизу массивной клавиатурой, «как на пишущей машинке». Никаких «модных» закруглений, голый функционал. По технике ничего выдающегося, восемьдесят знаков в строке, двенадцать строк[334], итого девятьсот шестьдесят байт на экран. Причем в каждом символе восемь на четырнадцать пикселов. Перемножил восемьдесят на восемь, получилось как раз шестьсот сорок точек по ширине. Очень знакомое число! Вот только по вертикали что-то не то выходило, двенадцать на четырнадцать – это сто шестьдесят восемь. На несколько минут я завис, но потом «дошло» – текст на экране надо разделять интервалом! Причем самый симпатичный для пишущей машинки полуторный, по крайней мере, для чистовых документов я всегда старался использовать именно его[335]. Что автоматически дает четыреста двадцать пикселов. Конечно, не четыреста восемьдесят, как в Windows, но все равно, очень похоже на будущее.

Осталось понять, как капиталисты засунули килобайт памяти на ферромагнитных кольцах в такую миниатюрную конструкцию. После непродолжительного копания в документации оказалось, что ларчик открывается просто, как говорится, «слона и не заметил». Дисплей подключался к ЭВМ через «двоюродную бабушку» обычных для двадцать первого века видеокарт под названием IBM 2848. Этот здоровенный ящик «держал» при помощи толстых, явно многожильных кабелей до восьми штук мониторов IBM 2260. Для чего имел на борту аж одиннадцать тысяч пятьсот двадцать бит магнитострикционной[336]памяти в удивительно миниатюрном корпусе, напоминавшем металлическую коробку из-под пиццы двадцать первого века. Очень современно на вид, но в СССР подобного не делали.

Впрочем, при всей красоте решений «голубого гиганта»[337], становилось очевидно, что мы пойдем «другим путем»[338], в духе заветов Ильича. Какой-то несчастный килобайт оперативной памяти в микросхемах я из «Пульсара» или НИИ «Точной технологии» гарантированно выдавлю в самом ближайшем будущем. Тем более что НИИ «Точной технологии» недавно поставил в серию ПЗУ на пятьсот двенадцать бит, причем разработчики справились самостоятельно, без аналога из будущего. Устройство, разумеется, получилось тупое, без возможности перепрошивки и уж тем более – перепрограммирования. Но для знакогенератора вполне сойдет.

В августе, самом сытом месяце года, Коммунистическая партия умудрилась провести очередную реформу. Да еще какую серьезную! Водка подорожала на целый рубль. Мелочь? Только не по меркам шестьдесят шестого года, в котором пол-литра «Столичной» стоили чуть дешевле трех рублей, что в пересчете на зарплату работяг выходило раза в четыре дороже, чем в две тысячи десятом году. Вино тоже выросло в цене, в какой-то хитрой пропорции, но это никого особо не беспокоило. Строки «Товарищ, верь, придет она – на водку прежняя цена…» не повторял только ленивый. Но бухтели тихо, возможно, благодаря неимоверно мощной PR-компании в газетах и по телевизору, в которой «говорящие головы» напрямую связывали подорожание с необходимостью рассчитаться по облигациям займа. Дескать, накопилось их слишком много еще со времен войны, а на то, чтобы погасить, средств у правительства нет и не предвидится.

Никаких подобных мероприятий в своей истории будущего я вспомнить не мог. Наталкивался, конечно, в книгах и кино на смутные рассказы о существовании подобных бумаг, но знания заканчивались где-то на уровне выигрыша в полсотни тысяч, который перепал одному из работников МУРа в фильме «Место встречи изменить нельзя». Учебники истории и учителя хранили молчание, да я и не спрашивал. Тем большим было мое удивление, когда я познакомился с облигациями поближе.

Произошло это событие в первый день осени, как по заказу школьников, солнечный и веселый. Мурлыча под нос далеко опередившую свое время мелодию «Черного кота»[339], я вывалился в коридор из собственной приемной… Шлеп! В меня с ходу впечаталась солидная, под центнер весом, туша радиомонтажницы в распахнутом белом халате.

– Выиграла Нюрка-то! – прокричала тетка чуть ли не мне в ухо с идиотской улыбкой. И только после этого бросила: – Здравствуйте, Петр Юрич, извините!

– Что такое?! – Пытаясь сохранить равновесие, я крепко ухватился за ручку двери. – Где выиграла?!

– Там! Все! – Выдав эту исчерпывающую информацию, успевшая бочком обогнуть меня женщина опять набрала скорость и быстро скрылась за поворотом, только каблуки тяжело пророкотали по лестнице.

– Какого черта?! – только и успел я бросить ей вслед. Но ответа, понятное дело, не получил.

Явный бардак на территории НИИ. Ведь просто так монтажницы в Советском Союзе директоров не сшибают, для этого как минимум должен наличествовать серьезный повод. Впрочем, долго искать причину не пришлось. Запах паленой канифоли от перегретых паяльников выдал безделье отдела шагов за пять от полуоткрытой двери.

Внутри, вокруг одного из столов, шел натуральный митинг. Чуть не вся женская половина НИИ кричала, спорила, размахивала руками.

– Выиграла! Она выиграла! – торжествующе заявила непонятно как вывернувшаяся на меня машинистка. И только потом исправилась: – Петр Юрьевич, Нюр… Анна Михайловна пять тысяч выиграла!

– В лотерею, что ли? – Я назвал единственный пришедший в голову вариант. Спортлото еще не было, а картами или еще чем-то подобным почтенная, разменявшая полтинник мать семейства не баловалась гарантированно.