Книга Вторая попытка - Меган Маккаферти

— Эээ… Я на Марш Змей.

— Уверена?

— Гм… да.

Она впустила меня, не говоря ни слова.

Дверь в квартиру 3В была открыта, но я с трудом могла различить, что там внутри, ибо у стен и поперек прохода были навалены транспаранты с надписями протеста. «МЫ ИДЕМ ЗА ТЕХ, КТО НЕ МОЖЕТ ХОДИТЬ», — гласил один. «ПРОГУЛКА НИКОМУ НЕ ВРЕДИТ», — было написано на другом. Эти слоганы были ненамного удачнее тех слабеньких лозунгов, которыми Скотти и Мэнда размахивали на том провальном митинге возле школы. Но как бы то ни было, я новичок, и лучше попридержать свое мнение при себе. Одно было ясно: транспарантов было явно больше, чем тех, кто должен был их нести.

— Эти джинсы фирмы «Gap»? — услышала я неповторимый голос Пола Парлипиано. Не совсем приветствие, но лучше, чем ничего.

Я обернулась, внезапно обнаружив эстетическую привлекательность моей слегка пополневшей задницы.

— Да, именно.

Он раздраженно выдохнул:

— «Gap» — дерьмо.

Он пустился в объяснения, что джинсы этой фирмы продаются в магазинах, которые ущемляют права на работу миллионов подростков.

— Я не знала.

— Невежество — это не оправдание, Джессика, — сказал он.

— Гм, хорошо. Прости.

Затем в течение минуты все было хорошо, Пол представлял мне некоторых членов ЛПКУ: афро-американку в хипповой юбке по имени Кендра, маленького испанского хипстера Хьюго, тощего белокожего мальца с дредами по имени Зак. Для людей, которые так пекутся о правах человека, эти были чересчур заинтересованы мной.

Я подкрепилась глотком колы из бутылочки, которую достала из рюкзака, и пришла в готовность делать, что скажут, как вдруг Пол спросил:

— Ты пьешь кока-колу?

Я тупо взглянула на этикетку.

— Брось кока-колу! — закричали все.

Он опять начал объяснять, что кока-кола — самый коварный промоутер в корпоративном империализме. Я обычно не видела Пола Парлипиано без давящего окружения Пайнвилля. Свобода сделала его очень… самоуверенным, скажу я вам.

— Извини, — ответила я. — Я не знала.

Он нежно положил руку на мое плечо с глубокой жалостью.

— Невежество — это не оправдание, Джессика, — повторил он.

— Почему? — спросила я. — Как я могу знать то, чего не знаю?

Блин. Гениально, Джесс.

Затем Пол разразился длинной педагогической тирадой, смысл которой сводился к тому, что наша генеральная цель — создать прочные связи, стягивающие наше общество, а не усугублять различия, разделяющие нас, что все люди в мире должны жить как единое целое в мировом согласии и т. д. Точно так же говорила мне Хэвиленд, когда сообщила, что мое мнение больше не требуется «Крику чайки».

— Что ты должна на это сказать? — спросил он, закончив речь.

Что я должна на это сказать? ЧТО я должна на ЭТО сказать?

— Ну…

Вот он стоит, Пол Парлипиано, моя любовь на все времена, гей моей мечты, опустив свой нос и глядя на меня, словно я была лишней хромосомой. Он, конечно, был неизмеримо крут сейчас, однако я-то знала, откуда он такой взялся.

— Я думаю, такая точка зрения порождает конформизм.

Темно-карие глаза вылупились на меня из глубин его идеально правильного черепа.

— Что?!

— ЛПКУ вроде бы принимает людей разных рас, вероисповеданий и образа жизни, что хорошо. Но по сути вы просто группа одинаково думающих людей, которые хотят говорить с такими же одинаково думающими, как и вы.

Он просто стоял, выпучив глаза, красивый до невозможности.

— Вы ничего не хотите делать с теми, кто не разделяет вашу политкорректную точку зрения, и отфильтровываете любое противоположное мнение, которое может оказаться сильнее вашего.

Я почувствовала, что на меня смотрят все, однако продолжала:

— Я имею в виду, что вы даже не знаете, против чего конкретно надо протестовать, поэтому протестуете против всего!

В абсолютной леденящей тишине мне показалось, что на кончике моего носа выросла сосулька.

— Такие обвинения затрагивают каждого, кто страдает от мировой несправедливости, — наконец отозвался потрясенный Пол. — Как мы вообще можем измерить степень угнетенности?

— Но вы же в действительности не выдержите, если будете протестовать против всего!

— Ты ошибаешься, — проговорил Пол, вновь обретя холодность.

— Видишь? Точно как я говорила. Я имею право на свое мнение.

— Не имеешь, если твое мнение неправильное.

— Это мое мнение, — фыркнула я. — По определению, оно не может быть неправильным.

— Но оно неверное, — настаивал он.

Как такое могло случиться? Это же Пол Парлипиано, моя первая страсть, гей моей мечты, любовь на все времена…

В этот момент я открыла для себя фундаментальную правду относительно любви на все времена: легче убедить себя, что любишь кого-то, если ты его совсем не знаешь. Теперь я увидела самую суть Пола, по-настоящему узнала его и поняла, что заблуждалась на его счет. Вы думаете, это потому, что он гей? Нет, дело было в другом, я бы даже поняла, если бы он испытывал ко мне отвращение как женщине. А вот с его упертостью я ничего поделать не могла. Мне не нравятся люди, которые указывают мне, что нужно делать.

— Пол, я никогда не думала, что скажу это, но я не думаю, что ты и ЛПКУ мне подходите. Я выхожу из игры.

Его ответ ошарашил меня.

— Ты что — отыгрываешься за мою сестру?

— Тэрин? Почему я должна злиться на нее?

Он поджал губы.

— Ну значит, тебе надо узнать ее получше, — проговорил он, указывая на дверь.

— Отлично.

— Ничего личного, — произнес он манерно. — Может быть, увидимся здесь на следующий год.

— Да, возможно, — сказала я, удивляясь, почему после всего этого Колумбийский университет не потерял для меня своей привлекательности, если местные так реагируют на меня, и наоборот.

— Хотя я должен сказать, что разочаровался в тебе, Джессика.

— Аналогично, Пол, аналогично.

Я попыталась дозвониться на сотовый Бриджит, но она не брала трубку. Все, что я знала, это что она еще в метро — так быстро начался и кончился для меня марш протеста. Я подумала, что мы с ней встретимся в книжном магазине, даже если у меня не было особого желания видеть Хай. Разумеется, когда я подошла к магазину, Хай была повсюду — на огромных постерах и ядовито-розовых принтах обложки ее книги. Я сделала глубокий вдох и вошла.

Я шла, ориентируясь на звук голоса Хай, усиленный микрофоном, пока наконец не увидела ее. Хай окружало около пятидесяти человек — большинство девочки младшего школьного возраста: все они выстроились в очередь, ожидая, пока Хай подпишет им книгу.