Книга Американец, или Очень скрытный джентльмен - Мартин Бут

Заказное убийство не похоже на обычное. Мясник не убивает ягнят, он забивает их на мясо. Это часть цикла жизни и смерти. Так вот, и я — часть того же цикла. Я похож на ветеринара, который берет с собой на вызов шприц, иголку и спрятанный под одеждой пистолет. Он пристрелит лошадь, сломавшую ногу, он сделает укол старому псу, который умирает в мучениях, утратив собственное достоинство.

Верховный судья, с его мантией и черной шапочкой, во многом похож на меня. Да, убийство свершается без суда. Но ведь судить человека, про которого доподлинно известно, что он повинен во многих преступлениях, — это бездумное расточительство в смысле времени и денег, выгодное разве что законникам, а также строителям тюрем и судов. А наемный убийца, как правило, стреляет в человека, вина которого уже доказана, и доказательство это совершенно бесспорно. Президент с безымянными банковскими счетами в Цюрихе, наркоделец, владеющий роскошной гасиендой в джунглях, епископ, построивший дворец рядом с трущобами, премьер-министр, ответственный за нищету и страдания тысяч человек. Или — ответственная. Суд был бы сущей профанацией. Преступления у всех на виду. Наемный убийца всего лишь вершит правосудие.

Так что каяться мне не в чем, и письмо мое — не покаяние.

Солнце сместилось, озарив край бумаги. Я передвигаю стол в тень и начинаю писать:

Дорогой падре Б.,

Хочу послать Вам несколько слов вместе с этим подарком. Надеюсь, он станет напоминать Вам о многих солнечных часах, проведенных в приятной праздности.

Боюсь, в ближайшем будущем я уеду из города. Не могу сказать заранее, надолго ли. А это означает, что какое-то время мы не сможем по-стариковски ворчать друг на друга, сидя за бутылкой арманьяка, слушая, как персики мягко падают с дерева.

Я остановился, перечитал написанное. Между строчками легко читалось желание остаться, вернуться.

Все то время, которое я прожил в Вашем городке, меня переполняло счастье — или, может, внутренняя радость, какой я нигде больше не ощущал. Куда бы я отсюда ни уехал, я попытаюсь увезти с собой это ощущение. Здесь, в горах, царит спокойствие, которое я успел оценить, которое мне дорого. Но хотя мы и беседовали, хотя я поселился в самом сердце этого шумного, людного горного городка, по сути своей я человек одинокий, аскет и отшельник. Возможно, Вас это удивит — я это пойму.

Если я уеду, очень прошу, не ищите меня. Не выслеживайте. Вы зря потратите драгоценное время. Со мной все будет хорошо — и надеюсь, мне не потребуется божественное вмешательство.

Вы называли меня вымышленным именем. Но теперь… я, вообще-то, никогда особо не интересовался энтомологией, так что вспоминайте меня под другим именем.

Ваш друг

Эдмунд.

Запечатываю письмо в дешевый, под стать бумаге, конверт, приклеиваю липкой лентой к фанерному заднику картины. Заворачиваю все это в плотный картон и оберточную бумагу, перевязываю бечевкой. Синьора Праска отнесет все это падре, когда он вернется.

Время было сразу после полудня, солнце стояло высоко и не заглядывало в комнату. Клара лежала на спине, вытянувшись на простынях. Наша одежда громоздилась бесформенной кучей на одном из стульев. Винные бокалы на прикроватном столике были влажны от конденсата, окно — широко распахнуто. Клару это не смущало — в любовных делах она всегда проявляла смелость. А меня — да. Возможно, выходец из тени уже вычислил эту комнату и пробрался в здание напротив: впрочем, разглядеть через окно кровать невозможно.

Я потянулся за бокалом, отхлебнул вина. После любовных ласк оно показалось суше.

— Побудем здесь до вечера, Эдмунд?

Я на миг замешкался с ответом: меня смутило имя, которое я только тут и вспомнил.

— Да, у меня нет других дел.

— А вечером?

— Вечером мне нужно поработать.

— Художники обычно рисуют при свете. Им нужно солнце. Рисовать при электрическом освещении вредно.

— По идее, это верно. Но с миниатюрами все не так. Я по большей части работаю при помощи увеличительного стекла.

— У-ве-ли-чи-тель-но-го стекла, — повторила она, пробуя слово на вкус. — Что это такое?

— Ну, это…

Никак не объяснить. Такие вот обыденные предметы хуже всего поддаются описанию. Кроме того, я помимо воли подумал, как прекрасно было бы почаще говорить с Кларой о таких вот пустяках в постели, в жаркий итальянский полдень.

— Смотришь сквозь него на предметы, они кажутся больше. Смотришь сквозь линзу.

— А! — Она рассмеялась. — Lente — d'ingrandimento. Потом мы умолкли, она прикрыла глаза. Я смотрел, как она лежит в отраженном солнечном свете, придающем особую мягкость каждому изгибу ее тела. Ее волосы разметались по подушке, на влажном лбу остывал пот.

— Останешься здесь? — вдруг спросила она, широко раскрыв глаза.

— Я же сказал — да.

— Насовсем.

— Хотелось бы, — ответил я; ответил полную правду.

— Но ты…

— Пока не знаю. Иногда мне придется уезжать. Продавать работы. Искать заказы.

— Но ты будешь возвращаться? Всегда?

— Да, я всегда буду возвращаться. Что еще я мог ей сказать?

— Вот и хорошо, — произнесла она и снова закрыла глаза. — Я не хочу, чтобы ты потерялся. Никогда.

Ее рука скользнула ниже, легла мне на бедро. В этом жесте не было сексуальности, скорее забота близкого, любящего человека. Она была слишком влюблена, слишком неопытна, слишком наивно-хитроумна, чтобы открыто давить на меня, и тем не менее она знала, как знал и я: таким образом она пытается заставить меня остаться в горах, в городке, в ее жизни. И все же ее очаровательное коварство не принесло плодов. Она заблуждается, я уже потерялся. Или, может быть, всегда был потерянным, и это уже не изменить.

Сегодня я — охотник. Ягненок сбежал с бойни и нацепил волчью шкуру. Чтобы охота прошла успешно, я предпринял несколько шагов с целью его запутать, может, даже заманить в западню.

Во-первых, я сдал машину в мастерскую Альфонсо, якобы для профилактического осмотра. Альфонсо займется ею утром, как только придет на работу, но я наплел ему, что уезжаю, и он согласился забрать машину на ночь. Это верный способ выманить выходца из тени на ее поиски.

Во-вторых, я просидел некоторое время в одном из баров на Корсо Федерико II, стараясь быть позаметнее, читая газету. Я дважды ощутил его присутствие, но он не стал болтаться на виду.

В-третьих, я прошелся по городу, глазея на магазинные витрины. Он время от времени шел следом, не выпуская меня надолго из виду. Я попытался создать у него впечатление, что он меня сильно нервирует — слишком часто оглядывался, но никогда не смотрел непосредственно на него.

Кроме того, я обнаружил синий «пежо». Его ловко припарковали за рядом мусорных контейнеров на тихой окраинной улочке. Две покрышки на машине были новые. Я уверен — он не знает, что я обнаружил его автомобиль.