Книга Дело Варнавинского маньяка - Николай Свечин

Петр вошел в трактир, сел у окна. Тут же подбежал бойкий парень в белом фартуке:

— Чего изволит ваше степенство?

— Дай-ка мне отца с сыном и грешной каши[101]. Еще севрюжины, залому с лучком и моченой брусники. Ну и водки, само собой.

Парень исчез, но тут в дверь с улицы просунулся Проживной и молча поманил Фороскова пальцем. Тот вышел недовольный:

— Чего еще? Только хрястать собрался…

— Поехали на дело, Щукин добро дал.

— Прямо сейчас?

— А чего тянуть?

За спиной «ивана» стоял извозчик с одним седоком.

— Твои блатноги?[102]

— Мои. А в нем уж твои кле[103]положены.

— Ишь ты! За меня распорядился. А кто там сидит?

— Это Ванька Перекрестов, твой фрей.

— На хрена он сдался? Ты же Чечуя обещал!

— Чечуя нету, есть только вот он.

— Не нравятся мне такие фокусы… Нет хуже, как на ходу переделывать. А кто еще? Или набздюм[104]ломаем?

— Я третий буду.

— Ты? Так не пойдет. Кто из нас двоих тогда воротило? Форосков на подхвате ни у кого не работает.

— Воротило ты, но моя доля — треть.

— Тебе треть, да Ваньке десять процентов? А я, значит, задарма буду трудиться? Шиша вам соленого! Посидишь в коляске, обойдемся без тебя.

— Без меня не обойдетесь. Хозяин там больно крутоват.

— Кто таков? Илья Муромец?

— Навроде того.

— А что за зорик?

— Как ты и хотел, загородное имение. Нефедьевка называется. Богатое!

— А, это место я щупал, — обрадовался Форосков. — Домина что надо. Первые богачи в уезде. Ну, еще куда ни шло… Поехали!

Они сели в пролетку. Ванька Перекрестов оказался молодым еще парнем с грубым лицом и бегающими глазами. Петр молча осмотрел его и отвернулся, не ответив на приветствие. Странно… Человек в розыске, всем в городе известен и даже не думает скрываться. Что-то здесь не так. И на грабеж без предварительной разведки не ездят, и «иваны» из тридцати процентов не работают. Смахивает на ловушку.

— Сколько хоть там народу в доме?

— Не считая баб с детьми, только двое дубаков[105]. Один мухорт партикулярный, а вот второй огневый. На войне обтерся. С ним совладать будет трудно.

— Против трех чевых[106]гайменников никому не устоять. А чем коробушка набита?

— Окороков[107]много. Сверкальцы хозяйкины — шкатулку из Питера с собой привезла. Ну и денег целый бурун.

— Знаешь, где лежат?

— А ты что, не умеешь бабу разговорить? — ответил «иван», ухмыляясь.

Пролетка между тем вышла на Вятский тракт. Впереди на нескольких телегах ехали солдаты с винтовками в сопровождении верхового офицера. Ванька дернул Проживного за рукав:

— Куда это солтаны катят? Не нравится мне это!

— Нам-то какое дело! Не фараоны же…

— Ох, не к добру оно. Давай темноты обождем! Во, глянь, еще валят!

Их обогнали две коляски, набитые какими-то людьми, одной из них правил Щукин. Увидев надзирателя, «иван» толкнул возницу в спину:

— Эй, борода! Можно тут полем подобраться?

— Можно, — ответил он, оборачиваясь. — Токмо быстро, покуда не стемнело.

— Сворачивай!

Пролетка сошла с тракта и запрыгала прямо по ржи. Вдали показались постройки Нефедьевской дачи.

— А че там огонь не горит? — опять заскулил Перекрестов. — Не могли такой дом бросить. Может, там засада нас дожидается?

— Уймись, дурак, — рассердился «иван». — Какая еще засада! Ставни закрыли. Они так завсегда делают.

Почти в полной темноте возница довез их до оврага и остановился.

— Дальше пехом, — сказал он вполголоса. — Я тута буду стоять. Время не тяните.

Три человека сошли на землю. Перекрестов пошарил на дне повозки и вытянул «Каролину Ивановну» — двухфунтовую гирю на ремне. Форосков достал револьвер и взвел курок.

— Пошли, — буркнул Проживной и первым спустился в овраг.

В полной темноте налетчики крались к дому со стороны поля. Внезапно слева, там, где к имению подходила дорога, разгорелась яростная перестрелка. Словно чадящие свечи, в ночи замигали огоньки вспышек.

— Что такое? — опешил Ванька. — Я знал, что нечисто! Тикаем!

В ту же секунду Форосков приставил дуло револьвера к левому боку Проживного и нажал на спуск. Даже не охнув, тот распластался на земле.

— А-а! Я знал! — успел крикнуть Ванька еще раз, швырнул под ноги гирю и пытался убежать. Пущенная с трех шагов пуля раздробила ему череп.

— Держитесь, Алексей Николаич, я уже иду… — прошептал Петр и, не разбирая дороги, бросился к дому.

Лыков лежал без движения уже больше часа. Стало совсем темно. Хорошо барону — он видит в темноте, как кошка; а простой человек мучается… Первый шум донесся со стороны дороги: всхрапнула лошадь. Чуть позже что-то возникло во ржи. Неужели «оборотни» разделились? Плохо дело… Ему с позиции уходить нельзя, кто же тогда прикроет дом со стороны поля?

Вдруг на дороге разгорелась частая стрельба. Садили из револьверов, и довольно густо. Почему так далеко? Барон должен был сидеть в кусту подле крыльца и ждать атаки. Неужели пошел на вылазку, отчаянная голова? Тут же бухнуло в поле: первый раз глухо, а второй весьма даже отчетливо. Там-то кто воюет? Лыкову очень хотелось сбегать туда и разобраться, но он сдержался.

И в этот момент появился Щукин. Черная фигура бесшумно и быстро шла вдоль дома прямо на Алексея. Неожиданно она замерла: опытный человек почуял засаду. Медлить дальше было опасно, и сыщик открыл огонь. Взмахнув руками, фигура опрокинулась навзничь. Не желая рисковать, Алексей встал и с расстояния пустил еще один заряд в голову. И лишь после этого подошел, отбросил ногой выпавший револьвер и стянул с лица лежащего башлык. Щукин смотрел на него с ненавистью и хрипел…

— Что, Ванька, обмишурился? Подыхай теперь.