Книга Художница из Джайпура - Алка Джоши

Младенец принялся сосать ее палец.

– Ты на него даже не смотришь.

Она хотела, чтобы я призналась, что тоже его люблю. Что вижу, как мы похожи. И если я так скажу, то уже не осмелюсь просить ее отдать сына чужим людям.

– Я и так его вижу.

– Тогда посмотри на него.

– Нет. – Я вздернула подбородок.

Мы молча глазели друг на друга.

– Я никому его не отдам, поняла?

Что?

– Я согласилась, потому что надеялась: он родится – и ты передумаешь…

– Передумаю? Мы не имеем права…

– Я вот передумала, – перебила Радха. – Это мой ребенок.

Сердце у меня колотилось так сильно, что я даже испугалась, как бы оно не проломило мне ребра. Мы же давным-давно все решили! Канта уверяла меня, что Радха согласилась на усыновление.

– Радха, по закону он чужой ребенок. Мы подписали договор.

– Это мой сын. И твой племянник. Неужели у тебя хватит духу отдать родную кровь?

Уже хватило.

– Его будут растить другие люди!

Малыш зевнул, показав мягкие розовые десны. Радха переложила его на другую руку и проговорила, прищурясь:

– Признайся уже – ты ненавидишь детей!

Я моргнула.

– Что?

– Я же видела, как ты общаешься с малышами – детьми твоих клиенток. Ты всегда вежлива, осыпаешь их комплиментами. «Какая красивая девочка, миссис Сет, ну просто вылитая вы. У вас растет Эйнштейн, миссис Ханна». А потом возвращаешься к работе и больше не обращаешь на детей внимания. Ты никогда не смотришь на мам с колясками на базаре, а я смотрю. Мне интересно, девочка или мальчик. Кудрявые у них волосы или прямые. Ты же просто проходишь мимо.

А маленькие попрошайки? Ты протягиваешь им монету, не глядя, точно они привидения. Я вижу их. Я с ними говорю. Они люди, джиджи. И этот ребенок – тоже человек. Наш родной человек. Посмотри на его глаза. У него глаза, как у Маа. И уши Питаджи. Неужели тебе все равно?

Ребенок захныкал.

– Хаи Рам! Ты так любишь родных, что решила добить единственного родного человека, который у тебя остался? – спросила я. На моем виске билась жилка. – Я твоя единственная родня. И твоя родная кровь. Как же я? Я заботилась о тебе. Устроила в лучшую школу. И чем ты мне отплатила? Забеременела!

– Я же не специально!

– Тринадцать лет я строила свою жизнь. А теперь блокнот мой пуст. Страница за страницей – ни единой клиентки.

Ребенок извивался, сжимал и разжимал кулачки.

– Но я любила… и люблю Рави, – сказала Радха, будто это ее оправдывает.

– Любила? – крикнула я. – Это тебе не американское кино, в котором героиня поступает, как ей вздумается. А ты не Мэрилин Монро. – Меня несло. – Сколько раз повторять: мы не сможем обеспечить ребенку достойную жизнь! Мы не состоим ни в клубе поло, ни в женском клубе – как бы тебе этого ни хотелось. Мы не можем позволить себе даже один выходной, при том что наши клиентки могут на месяц укатить в Европу. Портные, зеленщики-валлы, сапожники – все они ходят к ним, а не к нам. Мне бы хотелось, чтобы было иначе. Но дела обстоят так. И по-другому никогда не будет. – А дальше я хватила через край. – Говоришь, не хочешь, чтобы тебя обзывали «девчонка-проклятье»? Так пройдись с ребенком по городу – и уже не избавишься от клейма! С вами обоими знаться никто не захочет.

Глаза Радхи блеснули, точно стеклянные шарики, которыми играет Малик.

– Уходи! Я тебя ненавижу! – завопила она.

Младенец заревел. Радха принялась укачивать его трясущимися руками, и ребенок перепугался еще пуще. Личико его покраснело от крика.

Дверь открылась, вошел доктор Кумар в сопровождении мрачной сестры милосердия с часиками-брошкой. Посмотрел на меня, на Радху, на ребенка, снова перевел взгляд на меня.

– Что случилось?

Я вытерла слюну с краешка губ. Мне было стыдно поднять глаза на доктора. Я и не знала, что способна на такую жестокость – обозвать сестру «девчонкой-проклятьем».

– Пожалуйста, унесите ребенка.

– Нет! – крикнула Радха. – Я хочу его покормить!

От крика младенца можно было оглохнуть.

Я сделала над собой усилие и проговорила кротко, точно обращаясь к клиентке:

– Пожалуйста, доктор.

Он вздохнул. Медленно повернулся к сестре милосердия, кивнул. Сестра бросила на Радху неодобрительный взгляд, забрала у нее орущего ребенка и быстро вышла из палаты.

Доктор потер глаза.

– Радха…

– Доктор Кумар, умоляю, пожалуйста, позвольте мне оставить ребенка.

Я смутилась: просит, как уличная побирушка!

– Это не я решаю, – ответил он.

– Честное слово, я буду о нем заботиться! Я справлюсь!

– По закону до вашего совершеннолетия за вас отвечает сестра. Вы должны делать, как она говорит.

Радха зажала уши ладонями, замотала головой.

– Это мой ребенок! Значит, мне и решать!

Я посмотрела на доктора Кумара: он потер подбородок, встревоженно взглянул на меня, шагнул ко мне, коснулся моего плеча, на миг задержав руку. Его прикосновение успокаивало: мужайтесь, словно бы говорило оно, в конце концов все будет хорошо. А потом он вышел и закрыл за собой дверь.

Заплаканное лицо Радхи исказила ярость.

– Вечно ты решаешь за меня! – взорвалась она. – Кормить ли мне ребенка или не кормить. С кем общаться. Как разговаривать. Что есть. Когда это кончится? Хватит мною командовать! Тринадцать лет я обходилась без твоей указки! Тринадцать лет! Я была совершенно одна. Питаджи пьяный. Маме ни до чего нет дела. И я умудрилась добраться до Джайпура, а это сотни миль! Ты хотя бы представляешь, чего мне это стоило?

Она окинула взглядом свой больничный халат: на груди расплывались влажные пятна.

– Я хочу, чтобы у меня была семья, джиджи. И всегда хотела. Потому и проделала такой путь, чтобы тебя найти. Этот ребенок – моя семья. Ему нужно мое молоко. Ты видела, как он смотрит на меня? Пока он был у меня в животе, я все время разговаривала с ним. Он узнает мой голос. Он узнает меня. Я нужна ему.

Ну разумеется, он ее узнает. Восемь месяцев он провел в ее утробе. Я это понимала. И меня удивило, какую нежность пробудил во мне этот младенец. Поэтому-то я и желала им обоим лучшей жизни. Неужели Радха не понимает? Как мне найти слова, чтобы наконец втолковать сестре: все, что я сделала, для ее же блага? Она раздражала меня, а порой и пугала, но я готова на всё, лишь бы ей жилось лучше, проще.

Она скрестила руки на груди и тут же пожалела об этом: грудь болела.