Книга Книга Дины - Хербьерг Вассму

С тех пор у них появилась своя поговорка: «А теперь она будет читать еще и по-немецки!»

Дина текла по комнате, словно широкая сверкающая река, в синем бархатном платье с атласной вставкой на груди. Она не отводила взгляд и выглядела вполне миролюбиво. Когда она играла псалмы, пальцы ее как будто ласкали клавиши.

Лео запевал, на нем была белая полотняная рубашка с широкими рукавами и кружевными манжетами. Серебряная брошь на вороте и черный жилет.

В честь Трех Святых Царей зажгли две свечи, которые по обыкновению горели в сочельник на пианино. Они отражались в серебряных блюдцах, на которых стояли. Свечи оплывали. К концу вечера блюдца были залиты причудливо застывшим стеарином.

Эти свечи в честь Трех Святых Царей делала Стине. Одну для Ханны, другую для Вениамина, хотя матушка Карен настойчиво повторяла, что они сделаны в честь Иисуса Христа.

Перед Рождеством в усадьбе работал приходящий сапожник, и работникам было нетрудно угадать, что лежит в предназначенных для них пакетах. Вскоре все они уже примеряли новые башмаки.

Лео встал и спел русскую песню обо всех башмаках, что ходят по свету.

Ханна и Вениамин пели вместе с ним. Они пели на своем, особом языке. Фальшиво и серьезно.

Волосы у матушки Карен были красиво уложены, на шее — кружевной воротничок. К концу вечера она устала. Неожиданно в комнате появилась Ертрюд, она погладила матушку Карен по бледной морщинистой щеке. И матушка Карен задремала.

Олине разрешила ухаживать за собой. У нее на щиколотке была язва, которая увеличилась после всех рождественских хлопот.

Стине варила мази из меда и трав и прикладывала их Олине к ноге. Но это не помогло.

Лео заявил, что Олине не должна двигаться: за ней надо ухаживать, пока у нее не заживет язва. Теперь преданный взгляд Олине всюду следовал за ним. Как в свое время за Иаковом.

Стине мучилась непонятной тревогой. Иногда она поглядывала на Нильса, словно смотрела, хорошо ли выскоблен пол. Задумчиво и с удовлетворением. Глаза у нее были темнее, а лицо еще золотистее, чем обычно. Волосы она заплела в косы и уложила пучком на затылке. Но красоту ее затылка пучок не скрывал.

Юхан вспоминал, как в Рейнснесе праздновали Рождество, когда он был маленький. Вот Ингеборг зажигает свечи, вот матушка Карен читает вслух Библию. Вот Иаков, он еще днем успел выпить с работниками, и лицо у него пылает.

Юхан вдруг почувствовал себя по-детски обиженным и обездоленным, когда матушка Карен посадила к себе на колени Вениамина и Ханну. Он стыдился этого чувства и пытался искупить вину дружеским отношением ко всем, и особенно к детям.

Он видел, что за время его отсутствия дух Дины утвердился в Рейнснесе и пошел ему на пользу. Андерс и Нильс были у нее в руках. Они беспрекословно слушались ее взгляда. У Юхана осталась только старая матушка Карен.

Андерс всем улыбался. Большую часть вечера он беседовал с матушкой Карен, Юханом и Лео. Иногда он посматривал на Дину. Один раз даже кивнул ей, словно у них была общая тайна. Было видно, что с совестью у этого человека все в порядке.

Нильс время от времени куда-то уходил. Никто не спрашивал у него, чем он занят. Иногда он обносил всех сигарами или вином. Но почти не разговаривал. Глаза его, как неприкаянные тени, падали то на одного, то на другого.

Я Дина. Сегодня вечером Ертрюд стоит у ленсмана в гостиной и плачет. Она развесила ангелов, гирлянды и читала по своей черной книге. Но это не помогло. Кому-то Рождество оказалось не по душе. Поэтому Ертрюд плачет и скрывает свое изуродованное лицо. Я обнимаю ее и считаю башмаки.

Время от времени глаза Дины и Лео встречались. Между ними больше не было напряженности. Дина словно забыла, что он приехал слишком поздно. Забыла их незаконченный разговор утром в зале.

Матушка Карен ушла спать. Спали и дети. Беспокойно, со вспотевшими головками — сколько они пережили сегодня: сласти, наслаждение, смешанное со страхом. Сказки про ниссе[8], бесконечные объятия. Голоса, музыка, подарки.

Покончив с последними делами, разошлись на покой и работники. Служанки спали на чердаке над кухней, работники — в людской. Олине сама стерегла вход на кухню от ночных посетителей. Она спала с открытой дверью.

Ее храп разносился по всему дому, как звуки необычного ночного инструмента. Если бы он умолк, Рейнснес лишился бы своих самых точных часов.

Нильс куда-то ушел. Может, он был в доме для работников — там у него были свои две комнаты. А может — в конторе. Никого это не интересовало.

Никого, кроме Стине. Но она не подавала виду. И никому не досаждала своими догадками, которые прятала под темными гладкими волосами. Стине медленно разделась перед зеркалом при неярком свете стеариновой свечи и внимательно оглядела свое тело.

Предварительно она задернула полог на широкой кровати, где спали дети.

Этот вечер не принес ей ничего нового. Кроме одного: она решила требовать содержание, положенное ее ребенку. Без суеты, твердо. Поэтому она и спрятала карту Америки в нижнем ящике своего комода.

Стине многому научилась, наблюдая за Диной: человек поступает так, как ему нужно. И не спрашивает совета, если может обойтись без него.

Андерс, Юхан, Лео и Дина остались в курительной.

Дина сидела, откинувшись на спинку кушетки, и играла тяжелой шелковой кистью, прикрепленной к подлокотнику. И пускала кольца из дыма, неженственно, но весьма искусно.

Андерс рассказывал, как снаряжаются суда на Лофотены. Он решил послать сперва один карбас, так сказать на разведку. Если лов будет хороший, он тут же снарядит и другие суда. Людей у него хватит. А лов, между прочим, обещают небывалый. Не хочет ли Лео отправиться вместе с ними?

Лео как будто задумался, а потом медленно ответил, что не годится для такого дела. К тому же у него есть дела южнее Трондхейма.

Дина смерила его взглядом:

— А можно узнать, что за дела?

— Я должен перевезти оттуда одного заключенного в Вардёхюс. Его освободили от каторжных работ, и теперь он будет отбывать наказание в Вардёхюсе.

— Ты хочешь сказать, что возишь каторжников?

— Да, — просто ответил он, сделал глоток пунша и с вызовом оглядел всех.

— И это ты называешь делом? — недоверчиво спросил Андерс.

— Оно не хуже любого другого.

— Но бедные люди?

Дина вздрогнула и выпрямилась.

— У каждого из нас своя каторга, — сказал Лео.

— Ну, это все-таки не одно и то же, — заметил Андерс. Его потрясло сообщение о том, чем занимается этот русский, но он пытался не показать виду.