Книга Вдова военного преступника - Элли Мидвуд

Слеза скатилась у меня по щеке, но я даже не шевельнулась, чтобы её смахнуть.

— Если бы только можно было всё вернуть назад, ангел мой, я бы всё сделала по-другому. Я рада, что хотя бы могла сказать тебе это там, в Нюрнберге, когда видела тебя в последний раз… Я рада хотя бы тому, что ты умер, зная, как я на самом деле тебя любила. Я так безумно скучаю по тебе; и дня не проходит, чтобы я не думала о тебе, о том, что бы ты сделал или сказал в той или иной ситуации… Особенно когда я смотрю на нашего сына. Чем взрослее он становится, тем больше напоминает тебя, и хоть это приносит мне какое-то успокоение, когда я смотрю в его глаза, такие же, как у тебя, когда он улыбается мне… Я даже рассердиться на него толком не могу, когда он начинает хулиганить, хотя он и делает это крайне редко — он такой хороший и воспитанный мальчик! Но даже в такие моменты у меня рука не поднимается его наказать, потому что он так похож на тебя.

Я вздохнула и опустила взгляд на розы у моих ног.

— Ты бы сейчас начал подшучивать надо мной, потому что я принесла тебе цветы, хоть в душе тебе и было бы жутко приятно. Но ты бы всё равно ничего не сказал, потому что ты всегда был ужасно упрямым! Ты смирился даже с той оранжереей, что я развела у тебя в кабинете на подоконнике, ты помнишь? Ты шутил на их счёт постоянно, тыкал мне, что рейхсфюрер над тобой из-за них издевается, но так и не сказал мне их оттуда убрать. Потому что это я их для тебя принесла. Да и я была не лучше; притворялась, как могла, что мне и вовсе до тебя дела не было, когда на самом деле я умирала от желания, чтобы ты просто коснулся моей руки, когда я вручала тебе утреннюю корреспонденцию. Я даже шутки все твои грязные любила, хоть и делала вид, что они меня оскорбляют.

Я покачала головой с грустной улыбкой от нахлынувших воспоминаний о наших совсем не нормальных отношениях.

— Ты всегда был таким самоуверенным, таким циничным, но даже это я находила в тебе жутко привлекательным. Одному богу известно почему! Ты был просто ужасен! Ты постоянно ругался самым неприличным образом, ты курил без передышки, пил, как последний сапожник, а когда ты напивался, я ненавидела тебя ещё больше, потому что ты всегда начинал свои приставания! И знаешь, что самое смешное? Ты и тогда мне нравился. У меня должно быть с головой не всё в порядке, если, прячась от тебя, я пыталась понять, что же в тебе было такого особенного, из-за чего меня так к тебе тянуло? Помнишь, как ты однажды подстерёг меня в ванной? Я с таким усердием от тебя отбивалась, просто потому что знала, что если уступлю тебе, пути назад уже не будет… И как я была права! Ты преследовал меня с таким же упорством, с каким преследовал врагов рейха. А я так боялась, что стану всего лишь одной из твоих многочисленных побед, одной из брошенных любовниц, от которых ты всегда избавлялся с такой бессердечной холодностью. Но когда ты всё же сделал меня своей, мне стало абсолютно всё равно. С того дня я просто хотела быть с тобой, каждую минуту проводить вместе; каждый мой вздох с того момента был только для тебя. Я просыпалась утром и спешила вон из дома, только чтобы поскорее тебя увидеть, а каждую ночь, засыпая рядом с мужем, я мучилась от чувства вины, будто я тебе изменяю. Ну разве не сумасшедшая?

Я опустилась на колени перед монументом, выбрала одну из роз и начала отрывать лепесток за лепестком.

— Знаешь, как девочки гадают в школе? Любит — не любит… Я задавала себе этот вопрос день за днём, пока ты не поцеловал меня тогда, в моей спальне, помнишь? Райнхарт дал тебе то досье на меня, и ты гнался за мной через весь Берлин, готовый убить меня. А как дошло до дела, то не смог спустить курок. Как и я не смогла. Я бы скорее умерла, чем причинила тебе боль… и всё же я это сделала. Ты, наверное, спрашиваешь себя, почему я тогда с тобой не бежала? Что ж, пора, думаю, взглянуть правде в глаза. Я совершила ошибку. Огромную ошибку. Да, правильно, конечно, было остаться с Генрихом в Берлине, потому что он всё же был моим мужем, и потому что он просто добрейший человек, готовый собой пожертвовать ради других… Я любила его раньше, до тебя; он же был моей первой любовью, понимаешь? А ты… Ты был полной его противоположностью, а я всё же полюбила тебя куда сильнее. Да, я совершила ошибку, Эрни. Я это знаю, и он это знает. Наверное, нам так и придётся всю жизнь с этим жить, и он всегда будет знать, что сердце моё принадлежит только тебе. Он — чудесный муж, у нас замечательная семья, и мы почти счастливы. Но мне страшно от того, что я бы всё это отдала, только чтобы тебя вернуть, хотя бы на день.

Я больно закусила губу, чтобы не расплакаться; я всё же пообещала себе, что буду красивой и улыбающейся для него. Я оторвала последний лепесток.

— Любит… Ты всё ещё любишь меня, не правда ли? После всего, что я с тобой сделала. Я тоже люблю тебя, Эрни, больше всего на свете. Ты всегда у меня в сердце и в мыслях. Прости меня за всё, пожалуйста.

Я поцеловала пальцы и прижала их к подножию памятника, как сделала бы это на его могиле. Расправив платье, я повернулась к ближайшей скамье, чтобы присесть и поправить потёкшую тушь, только сейчас заметив незнакомца, сидящего на этой самой скамье. Бедняга должно быть сел туда почитать утреннюю газету как раз после того, как я только отвернулась возложить цветы, и никак не ожидал стать свидетелем такого престранного монолога с моей стороны. Я решила, что ему было неловко встать и уйти посреди разыгравшейся сцены, а потому он и сидел сейчас, прячась за газетой, что он читал.

Думаю, он решил, что у меня явно не все дома, услышав, как я объяснялась в любви мёртвому композитору, и я его не винила. Может, он ещё и подивился, почему я звала Бетховена Эрни, но всех этих фактов было для бедняги явно предостаточно, чтобы прикрываться от сумасшедшей соседки газетой получше, чем любой бывший шпион в Германии умел. Как можно быстрее поправив макияж, я оставила его наконец в покое.

Я шла назад домой, но посреди пути передумала и решила остановиться в одном из кафе, чтобы выпить бокал вина за Эрнста. Выбрав столик снаружи, я заказала десерт и кофе; Эрнст всегда имел слабость к сладкому, хоть и немногие это знали. Сегодня я решила заказать всё самое его любимое, вместе с его любимым шампанским, и попросила официанта принести мне бокал Дом Периньон.

Когда он вернулся с ведёрком со льдом и начал открывать бутылку, я сперва подумала, что он меня не понял, и поспешила его остановить.

— Простите, но я заказала всего бокал.

— Я знаю, мэм, — он склонил голову с вежливой улыбкой и вынул пробку с лёгким хлопком. — Один господин купил для вас всю бутылку.

— Какой господин? — Нахмурилась я в замешательстве.

— Вон тот, что сидит… — Он осёкся на полуслове. Я проследила за его взглядом, но никого не увидела. — Надо же, странно. Должно быть, он уже ушёл.

Наблюдая за тем, как официант наполнял мой бокал крайне дорогим шампанским, я не удержалась и спросила:

— И часто у вас тут такое бывает? Щедрые незнакомцы, покупающие первой встречной девушке бутылку самого дорогого вина и исчезающие сразу после этого, я имею в виду?

— По правде говоря, никогда, мэм. Должно быть, вы ему понравились.