Книга Тонкий лед - Оксана Кольцова

Наскоро перекусив в лагере, двинулись обратно уже в сумерках; Мейнард надеялся лишь, что никаких больше предателей по дороге не встретит. А так как лошади, наверное, уже возвратились в лагерь (обученные животные прекрасно знали дорогу домой, и один из воинов Мейнарда вызвался присмотреть за ними на пути туда, заодно отвезти трупы павших товарищей), там известно, что произошло на дороге на Аттиньи. Усложнит это дело для Мейнарда или нет, он пока не догадывался. Но в нем словно открылась новая решимость. Ухмыляясь, он подстегнул коня.

ГЛАВА 24

Альвдис ждала возвращения Мейнарда у реки, на той самой каменной гряде, где они днем ели яблоки и смеялись шуткам. Отсюда открывался хороший вид на лагерь, да и дорога приводила сюда. Некоторое время назад прискакал воин из отряда, злой и возбужденный, привел огромное, как показалось Альвдис, количество лошадей и рассказал о стычке на дороге. Весть разнеслась быстро, и пол-лагеря сбежалось к реке, чтобы послушать эту историю. Свидетеля произошедшего вскорости потребовали к королю — рассказать его величеству, что произошло, — а Альвдис пришлось своих успокаивать. Рэв потрясал мечом, орал, что он ничего хорошего не ждал от этих франков, и порывался ехать спасать Мейнарда. От кого и где — непонятно, так как весь отряд Дидье полег и Чужеземец благополучно поехал с посланием дальше в Аттиньи. Альвдис уговорила Рэва не спешить, напомнив, что он не знает дороги, да и вооруженный до зубов отряд северян может вызвать у кого-то желание помахать мечами, что Мейнарду не поможет никак.

Вернулся воин, приведший лошадей, и сказал, что король в бешенстве: позвал к себе всех приближенных и устроил разбирательство, кто из них общался с Лотарем, а кто нет. И хотя доказательств тому, что Дидье подчинялся именно Лотарю, не имелось, других претендентов на роль такого игрока Людовик тоже не видел. Альвдис понимала не все, что говорилось вокруг, только и понятого было достаточно. Чуть позже Сайф, выслушав франков, подробно все объяснил госпоже. Словом, когда Мейнард со своими людьми возвратился, лагерь не спал, у костров обсуждали случившееся и надеялись, что битва все-таки будет — очень уже хотелось показать воинам Лотаря, какому подлому человеку они служат. Если о короле Карле и прежде о Пипине отзывались почтительно, то Лотарь особым уважением простой солдатни не пользовался.

Когда Альвдис увидела Флавьена, у нее от сердца отлегло; и тут же она снова нахмурилась, понимая, что Мейнарда с ним нет. Верный помощник спешился и как мог объяснил Альвдис: Чужеземец сразу поехал к королю, дабы рассказать ему о происшествии и передать ответ из Аттиньи; быстро ожидать его не стоит. Но Альвдис все равно ждала, не в силах сомкнуть глаз. О, как она хорошо сейчас понимала Даллу!..

Когда Мейнард пришел к Людовику, большинство советников тот уже разогнал; на входе в шатер Мейнард столкнулся с парой епископов, наградивших его подозрительными взглядами. Пусть скалятся, никакой беды в том пока нет, — если их с поводка не спустят, останется лишь щелкать зубами. Остальным король велел выйти, едва увидев Мейнарда, и, когда никого больше в шатре не осталось, велел мрачно:

— Говори.

Мейнард рассказал все, как было, и слово в слово передал ответ Карла. Людовик покивал, налил вина себе, потом в пустовавший кубок и по столу двинул его к Мейнарду; тот взял и уселся на лавку. Долго молчали. Вино отсвечивало алым, было тягучим и терпким. Мейнард пил глоток за глотком, понимая, что этого ему недоставало.

— Ты не поверил мне, — произнес наконец король.

— Отчего же? Поверил, если ты имеешь в виду предателей.

— Да, Мейнард, да. Кто бы мог помыслить, что это Дидье? И он ли один? — Людовик устало потер ладонью лицо; под глазами короля лежали темные круги. — Вот потому я и прошу тебя остаться. Что теперь скажешь?

— То же самое.

Король покачал головой.

— Нет у меня сил с тобой спорить нынче, — проговорил он тихо, и сердце Мейнарда преисполнилось жалости: он понял, как сильно и глубоко ранило короля сегодняшнее предательство человека, которому доверял. — Всю свою жизнь я это слышу и вижу, никому почти не верю, а потом и те, кому верю, уходят. И не смотри на меня так! — прикрикнул он, поймав взгляд Мейнарда. — Не жалеть меня нужно, а помогать, если способен — а если нет, то какой из тебя воин, а? Ну да ладно. Участь моя такая, друг, что всегда это вокруг меня творилось и твориться будет; я словно подвешен на веревке между землей и небесами, читай — меду адом и раем, и ад ко мне все время тянет липкие руки, касается и бурчит, словно голодный зверь. Все время пытается оторвать от меня кусок… Тот же Карл; посмотрел ты на него сегодня? Молод, отважен, жаждет править, как истинный король… Только я не обманываюсь, в нем течет все та же отравленная кровь Каролингов. И однажды он скажет мне или моим детям, что слишком много у нас земель, не хотим ли мы поделиться… Я всю жизнь в этом прожил, да так и проживу. Но это мое королевство, как бы ни менялись его границы. А ты… ты, видимо, не ему служил.

Мейнард попытался возразить, однако король не дал ему.

— Не государству служил — мне, человеку. Вот это я в тебе всегда ценил, Мейнард де Брюйер. Потому и не могу понять тебя сейчас. Земля тебе что эта, что немецкая, один хрен. — Иногда король не гнушался употреблять словечки, какие обычно говорят у костров. — Тебе все наши границы и даром не нужны. А вот люди… Ты словно пес, охраняющий своих зубастых овец, и за меня бился отчаянно, что я ни скажу — делал. По совести делал, хотя, может, своим особым колдовством душу свою проклял — у клириков на то единого мнения нет. Сейчас вот тоже поступаешь по совести, хотя мог бы взбунтоваться да уехать, если уж приспичило тебе.

— По совести, это ты верно говоришь, государь. И отпустил бы меня по совести.

— Что ты все долбишь — отпусти, отпусти! Словно дятел. Я запомнил уже, чего ты хочешь, не старик еще. Так пока велю: остаешься в лагере, завтра приводи свою жену, окажу вам честь и разделю утреннюю трапезу. Если с Карлом договоримся, а с Лотарем — нет, дадим ему сражение, соединив войска. И победим, в том я уверен… Остаться тебе велю до этой битвы, в бой пойти не прошу, это как сам решишь. После того, как с Лотарем разберемся, дам тебе свой ответ. Согласен?

— Да, мой король, — кивнул Мейнард. — Это справедливо.

— Справедливо, — хмыкнул Людовик. — Вот заладил… А до тех пор ссориться не станем. Погляди-ка, в том кувшине ещё осталось вино? Что-то в горле пересохло.

Мейнард возвратился далеко за полночь, когда небо уже начинало потихоньку светлеть на востоке. Альвдис сидела у костра и подшивала рубашку под стрекот цикад, песни лягушек в заводи и тихие разговоры часовых. Мейнард пришел, мурлыча под нос какую-то песенку, и Альвдис улыбнулась ему, подняв голову. Он сел рядом, притянул ее к себе, уткнулся лицом в волосы, закрытые покрывалом.

— Он отпустил тебя? — спросила Альвдис, втыкая иглу так, чтоб потом о нее не уколоться, и откладывая шитье в сторону.

— Король? А. Пока нет. Но это неважно. Он меня отпустит, я надеюсь. Мы выпили кувшин вина и говорили, как раньше. Кстати, утром он звал нас с тобой к трапезе.