Книга Учись слушать. Серфинг на радиоволне - Марина Москвина

С годами оказалось: многие, с кем я потом познакомилась и подружилась, кто мне подставил в трудную минуту верное плечо, в кого я влюблялась очертя голову, кому вязала расписные свитера, кто стал героями моих рассказов, романов, радиопередач и документальных фильмов, – чуть ли не все побывали на этом концерте.

«Лужники» тогда превратились в огромное звездное небо, звезды сияли не только на сцене, но и зрители, пришедшие на концерт, составили констелляции – созвездия, похожие на те, что мы наблюдаем на небосводе.

Правда, их видел только Эллингтон: именно его мировоззрение собрало на первый взгляд случайных людей в одном зале. Маэстро видел их, как мы видим созвездие Большой Медведицы, а ведь звезды созвездия и не подозревают о своих незримых связях, поскольку находятся на разных орбитах вселенской жизни.

Не торопясь, в назначенный срок, переплетались наши судьбы, как будто невидимый режиссер выпускал на сцену героев, которые не могли разминуться, поскольку были из одного созвездия, или караса, как это называл Курт Воннегут в романе «Колыбель для кошки».

Там были карикатурист Олег Теслер – джазмен и рок-н-ролльщик, страстный любитель джаза. Известный литературный критик, в то время учитель средней школы Лёня Бахнов. Трубач и дрессировщик медведей Юра Ананьев. Меломан Валера Силаев, щедрою рукою подбиравший для моих радиопередач уникальные композиции. Создатель грандиозного культурного центра «ДОМ» Коля Дмитриев. Врач-реаниматолог Евгений Александрович Тишков, который на мой вопрос в студии, есть ли жизнь после смерти (а то американский писатель Моуди приводит свидетельства людей, испытавших клиническую смерть, мол, они видели свет в конце туннеля и некие прекрасные сияющие сущности), ответил задумчиво:

– Не знаю, может, ТАМ У НИХ – в связи с более высоким уровнем благосостояния и хорошим питанием – существует жизнь после смерти. А ТУТ У НАС ничего такого нет!

Герои моих будущих передач сидели рядом со мной на концерте – кричали, вскакивали, аплодировали. Их всех видел Дюк, без всякой подзорной трубы или телескопа он любовался ими и улыбался нам своей прославленной мудрой улыбкой.

Джаз невозможно остановить, это волна-цунами, которая ломает границы и накрывает народы и континенты. И наш советский народ не устоял. Наверное, самая главная ошибка правительства и партийного руководства была – дать волю джазу. А началось все с тех самых концертов, когда разрешили сначала Бенни Гудмену в 60-х, а потом биг-бенду Дюка Эллингтона приехать и выступить в СССР.

Вот когда начался развал империи – когда страна услышала: «Все ерунда, кроме свинга!» Появились самодеятельные оркестры и клубы. На улице Чехова (Малая Дмитровка) открылось кафе «Синяя птица», где зажигали саксофонист Козлов и скрипач Голощекин, куда сразу, как только мы познакомились, пригласил меня Лёня Тишков и танцевал там со мной весь вечер томительно-медленные танцы, чего больше не делал никогда в жизни.

В ДК «Москворечье» пианист Козырев создал школу-студию джаза. На концерты было не попасть! Вся Москва съезжалась туда. В Доме культуры на Каширском шоссе, у черта на куличках, мы слушали не только потрясающих музыкантов, но и доподлинный джазовый мейнстрим. Регтайм, блюз, джаз-рок и авангард. Залы переполнены, люди висели на люстрах, когда одновременно на двух саксофонах играл Владимир Чекасин или импровизировал Курехин.

Фото Владимира Чекасина, играющего на двух саксофонах, было сделано Александром Забриным, летописцем советского и российского джаза, аж в 1980 году! Знаменитый авангардный музыкант, саксофонист Чекасин, участник культового трио Вячеслава Ганелина, или «ГТЧ», вместе с барабанщиком Владимиром Тарасовым «зажигали» в ДК «Москворечье» на Каширском шоссе. Одно из редких мест в Москве, где можно было услышать настоящий джаз.

Именно там я увидела и услышала пианиста с черной бородой, он играл не только руками, но – и ногами! Так прямо и подыгрывал большим пальцем правой ноги. Это был Михаил Альперин, уроженец южной Молдавии, автор взрывных «балканских буги», «Буги-вуги по-гагаузски», «Немолдавского блюза», «Латиноамериканских берез»… Глядя на этого человека, вряд ли кто-нибудь поверил бы, что скоро он поселится в неторопливой северной стране, почти на необитаемом берегу норвежского фьорда, станет преподавать в Норвежской академии музыки в Осло композицию и импровизацию для классических исполнителей.

Помню, будущий профессор вышел на сцену в соломенном шлеме, зеленых, цвета свежей весенней травы, носках и красной рубашке, а в качества галстука у него на шее болтался пояс от халата. Тут я услышала:

– Все, ребята, «толстое» время началось!

Я сначала не поняла, а как Миша отразился – красно-зеленый – в черной крышке рояля, коснулся клавишей… сразу стало ясно, что это за «толстое» время.

Зрители вошли в такой раж – вытащили дудки, давай дудеть, звенеть ключами, стучать ногами, у кого-то с собой был пузырь с горохом. Публика неистовствовала.

Все кричат:

– Нон-стоп!

Дескать, шпарь, Миша, дальше, не останавливайся!

Я прямо глазам своим не поверила, когда увидела такую картину: мы с Мишей Альпериным сидим у нас дома на кухне и всей компанией налегаем на черешню. Художница Лия Орлова, которая заманила его к нам, заранее предупредила, что он вегетарианец, любитель исключительно плодов и ягод, особенно вишни и черешни.

Ну, я, конечно, включила свой «Репортер», поставила микрофон…

Говорю:

– Миша! Кушайте черешню.

А он отвечает:

– Спасибочки, Марина!

…Жизнь моя протекала счастливо и ликующе, с большими провалами и головокружительными взлетами. Я чувствовала безбрежность, безграничность. Это было ошеломляюще – сохранять недосягаемую связь с мирозданием и одновременно быть открытым для людей, особенно вот таких, как музыкант Альперин, который весь – музыка, всё вокруг него наполнено ею. Хотя, если разобраться, каждый человек – инструмент вселенского оркестра, но Миша – это что-то особенное.

– Как многие, в детстве я ненавидел музыку, – рассказывал нам с Лией и Лёней Миша, – наверное, поэтому и стал музыкантом. Моя мама – пианистка, а дедушка был кантором в синагоге, композитором. И я интуитивно восставал против того, что меня хотели погрузить в мир культуры. Он казался мне тюрьмой, где томятся артисты, музыканты, поэты и художники. Поскольку начало нередко связано с насилием.

– Да, вот Моцарта поколачивали, – сочувственно заметила я. – А вас?

– Меня просто заставляли выполнять ритуалы, учить ноты, играть гаммы, зубрить классику, – горько произнес Миша. – Я бежал из музыкальной школы домой по мосту и с наслаждением сбрасывал с этого моста партитуры!

– Другой бы сам сбросился… – сказала Лия.

– А я бросал Бетховена! Это доставляло колоссальную радость – видеть, как ноты летят над пропастью и плывут по воде. И я до сих пор готов делать то же самое. Люди преклоняются перед великими именами, будь то джаз или не джаз, а для меня авторитеты неприемлемы. «Ты джазмен – играй как Эллингтон!» А моя мама не была негритянкой. Она не пела мне «Бадин сонг» на ночь, не пела спиричуэлс, она была еврейская мама, она пела мне «Фрейлехс» и еврейские колыбельные, смешно, да? А вдумаешься, оказывается, в этом все. Впрочем, я получил неплохое академическое образование, – признался Миша, выкладывая косточки на тарелке, как ноты на нотном стане. – Я много играл Скрябина, Прокофьева, очень люблю Стравинского, и вообще музыка XIX века и западноевропейская классическая музыка – это мои корни. Но когда мы получаем столь солидный багаж, у нас появляется возможность со временем спустить его в мусоропровод! Только тогда есть шанс почувствовать, что мы живем в прекрасном мире, где есть все. Забудьте, чему вас учили, читайте поменьше книг…