Книга В пасти Дракона - Александр Красницкий

— Смерть изменнику, смерть другу иностранцев! — гудели тысячи охрипших от крика голосов.

«Бедная Елена! — промелькнула в голове молодого китайца огненная мысль. — Как-то удастся тебе спастись теперь?»

Он ни на мгновение не сомневался в близости рокового момента.

Он уже был сшиблен с ног и лежал на земле под сыпавшимися на него ударами.

Вдруг словно что-то оттолкнуло от него бесновавшуюся толпу, только что готовую разорвать его на клочки. Руки опустились, и несчастный Вань-Цзы очутился на свободе.

— Прочь все! Да не коснётся его рука верного! — услышал молодой китаец голос Синь-Хо.

Вань-Цзы поднял голову и увидел, что сын Дракона, холодный, бесстрастный, стоял перед толпой, заслонив собой! жертву.

— Что вы хотели от него? — вопросил Синь-Хо.

— Это — друг чужеземцев! — объяснил кто-то.

— Он изменник родной страны! — поддержали. — Он забыл законы предков.

— Смерть ему!..

Синь-Хо только улыбался.

— Верные, ко мне! — призвал он. — Услышьте: сын Дракона созывает вас. Явитесь по его зову!

В одно мгновение более сотни и-хо-туанов, до того рассредоточенных в толпе, окружили вождя.

При виде их толпа стала отступать всё далее и далее, так что образовалось свободное пространство.

И-хо-туане замерли на месте, обнажили свои длинные, похожие на косы ножи. Лица их были мрачны, брови нахмурены. Глаза от их людей так и блистали бешеными огоньками. Синь-Хо был спокоен так он был уверен в неколебимом послушании этих людей.

— Вань-Цзы не изменник! — заговорил он. В этом я ручаюсь. Он дружит с иностранцами, но в то же время остаётся верным сыном своей Родины. Он нужен ей. Слышите вы это! Горе тому, кто осмелится поднять на него руку! Дракон запечатлел его!

С этими словами Синь-Хо наклонился к Вань-Цзы.

— Встань! — он протянул молодому китайцу руку.

Вань-Цзы с трудом поднялся и едва удерживался на ногах. Синь-Хо заботливо осмотрел его.

— Ничего! Это всё пустяки! — тихо заметил он. — Я подоспел вовремя.

— Мне очень тяжело, Синь-Хо, — сплёвывая кровь, признался молодой китаец. — И я благодарю тебя за помощь!

— Не нужно благодарности. Её ты можешь доказать нам делом, а не словами... Паланкин! — приказам он своим.

Несколько боксёров кинулись в толпу, расталкивая людей направо и налево.

— Вы слышали известие, принесённое из Тянь-Цзиня? — громко спросил Синь-Хо, обращаясь к окружающим. — Заморские дьяволы грозят нам разбоем в нашей великой стране. Нет больше терпения переносить их дерзость. Весь народ, все верные должны дать им отпор, дабы не посмели они более тревожить покоя великого Дракона.

— Смерть им! — пронеслось в толпе.

— Да будет так! Но те, кто засели там, должны быть пощажены! — и Синь-Хо указал в сторону европейского квартала. — Однако нельзя нам оставить в покое тех, кто в городе нашем, в древней столице страны Неба, сам нарушает права гостя и становится врагом радушно принявшему их народу. Пощадите их жизнь, но пусть ужасом будут полны их сердца. Пусть страх смерти не даст им покоя ни на мгновение, пока они сами не уйдут из нашей страны. Борьба неизбежна. Оружие пусть решит участь нашей Родины. Все верные пусть поднимутся на защиту Китая и будут все, как один, и один — как все!

Синь-Хо сделал величественный жест рукой, как бы повелевая всем разойтись.

С громкими криками хлынула толпа с площади в узкие улицы, ища себе новых жертв, готовая на всякое дело разрушения.

Сын Дракона, между тем, заботливо усадил в паланкин совершенно обессилевшего Вань-Цзы и приказал нести его в Императорский город.

Начинало темнеть, наступила ночь 3-го июня.

Все, кто только мог в Посольской улице покинуть свои дома, поспешили выйти на стену. Чувствовалось, что эта ночь будет более тревожна, чем все предшествовавшие.

Угнетённое настроение было заметно. Не слышалось прежних хвастливых разговоров и смеха; все примолкли, ожидая, чем разразится стоявшая в Китайском городе странная тишина.

Недавно ещё кипевший волнением город вдруг затих. Со стены улицы его казались вымершими, не видно было ни боксёров, обыкновенно в это время скоплявшихся на площадях и начинавших таинственные заклинания, ни пекинской черни.

Так продолжалось час, два. Европейцы стали успокаиваться.

— Вероятно, подходит к Пекину отряд лорда Сеймура, — громко заговорил мистер Раулинссон. — Посмотрите, как притихли. Такая тишина совершенно не в правах этих негодяев.

— Правда! Правда! — послышались восклицания. — Только близостью этого отряда и можно объяснить такое спокойствие.

— Только одно подозрительно...

— Что? Что?

— Лорду Сеймуру давно уже следовало бы быть здесь, а его всё ещё нет... Чего он медлит?

— Нам известно, как ему приходится продвигаться вперёд... Путь испорчен, приходится чинить его. Мог пройти оставшиеся несколько миль и пешим ходом... Вероятно, он — сторонник правила, что следует спешить медленно.

Разом все уверились, что Сеймур уже у ворот Пекина; и, стало быть, всякая опасность миновала.

Группа серьёзных и важных дипломатов теперь уже толковала совсем о другом. На Сеймура они не особенно надеялись. Мало того, дипломатам было уже известно, что он «застрял» на пути. Зато послами была получена весть, в точности которой никто из них не сомневался. Через перебежчиков-китайцев пришло уведомление, что русский двухтысячный отряд под командой полковника Анисимова высадился в Таку и следом за отрядом Сеймура идёт на Пекин.

В том, что русским героям этот поход удастся, сомнений не было. Что Сеймур застрял в своей поездке, попятно было всем — нельзя же было в самом деле английскому лорду ехать по железной дороге, когда сняты были рельсы. Но что же могли значить для русских орлов каких-то полтораста вёрст, отделявших устье Пей-хо от столицы Поднебесной империи? Три-четыре дневных перехода — и только.

Представитель Японии, едва только пришло известие, немедленно заговорил о том, что и его правительство пришлёт отряд такой же численности. Возбудился уже вопрос, как разместить столь большое число людей... Начали пересчитывать более или менее удобные помещения, спорить о продовольствии для солдат, а когда эти вопросы были исчерпаны, принялись решать судьбу Поднебесной империи, как будто она была уже завоёвана и великому народу можно было предписывать свои условия, распоряжаться им согласно не его воле, а своему желанию. Исполнялась в лицах старинная присказка: делили шкуру медведя, который не был ещё убит...

— Всё центральное управление мы должны изменить коренным образом! — совершенно серьёзно говорили дипломаты[49]. — Иначе никогда не будет порядка!