Книга Последняя война царской России - Вячеслав Шацилло

С 1915 года население Германии и Австро-Венгрии стало страдать от недоедания, а в 1916 году голод усилился. Благодаря врожденной самодисциплине немцев и высокой организаторской способности руководителей тыла, которые ввели карточную систему и взяли на строгий учет все средства, в 1916 году удалось избежать голодных бунтов, но эти меры лишь отсрочивали катастрофу, а никак не уничтожали ее причину.

Учитывая создавшуюся ситуацию и отсутствие резервов, в Берлине решили активизировать дипломатическую «войну» и расколоть коалицию своих противников, вырвав из рядов Антанты ее наиболее слабое звено-Россию.

Собственно, уже весной и летом 1915 года немцы начали дипломатическое зондирование по поводу возможного заключения сепаратного мира с Россией. Через датского и шведского королей в Петроград из Берлина были посланы ясные сигналы о готовности немцев пойти на мировую при самых благоприятных для России условиях. Инициатива подобных переговоров исходила от канцлера Т. Бетман-Гольвега. Однако российский император оказался верен слову, данному союзникам в сентябре 1914 года, и от ведения каких-либо переговоров с противником категорически отказался. Против переговоров с немцами решительно выступали и члены российского правительства, особенно министр иностранных дел Сазонов.

Сложнее дело обстояло в правящей верхушке Берлина. Еще в последних числах ноября 1914 года здесь развернулась довольно острая дискуссия по вопросу о целесообразности сепаратного мира с Россией.

Начальник германского генерального штаба Фалькенгайн, например, исходил из того мнения, что коль скоро разгромить Францию и осуществить план Шлиффена не удалось, а война на два фронта вступила в затяжную фазу, сепаратный мир с Россией самым благоприятным образом скажется на положении Германии. Его, как и Бисмарка, пугали безбрежная территория России и неисчислимые людские резервы страны. В этих условиях наилучшим решением вопроса для Германии была бы ликвидация протяженного от Балтийского моря до Карпатских гор Восточного фронта и последующая концентрация усилий на Западе[179]. «Россию разгромить невозможно — с ней можно только договориться» — такова была позиция начальника германского генерального штаба.

Есть сведения и о том, что начальник германского штаба был против разгрома России и по политическим соображениям. Он полагал, что второе после русско-японской войны поражение России неизбежно революционизирует страну, что закончится трагедией не только для нее одной. По мнению Фалькенгайна, русский бунт будет представлять сильную опасность для его страны и неизбежно перебросится на Германию[180].

Идею поиска компромисса с Россией поддерживал и министр иностранных дел Германии Ягов[181].

Твердым сторонником скорейшего замирения с Россией был и влиятельнейший морской министр А. Тирпиц. Главным соперником рейха он, безусловно, считал Англию: «политическим мозгом Антанты всегда был Лондон; он же становился все более и ее военным мозгом… В противоположность этому все наши победы над Россией следовало рассматривать как частичные поражения ее, которые должны были послужить к тому, чтобы высвободить наши силы и направить их против главного врага, ибо они делали возможным быстрое заключение сепаратного мира с царем. Никакое расчленение царской империи, которое имели в виду германские дипломаты и демократия, не могли нам помочь, если главный враг оставался для нас недосягаем». «Я не знаю, найдется ли в мировой истории пример большего ослепления, чем взаимное истребление русских и немцев ad majorem glorian англо-саксов», — позднее писал гросс-адмирал Тирпиц в своих воспоминаниях[182].

Несколько отличного мнения придерживался рейхсканцлер Бетман-Гольвег. Он поначалу весьма сдержанно относился к идее возможности заключения сепаратного мира с Россией, полагая, что она еще не готова к взаимопониманию с Германией. Тем не менее, он надеялся, что грядущие победы Гинденбурга и оккупация всей Польши германскими и австро-венгерскими войсками смогут в ближайшем будущем создать основу для «взаимопонимания» между двумя враждующими странами[183]. Например, информируя 24 ноября германское министерство иностранных дел о предложении, сделанном датским королем, канцлер присовокупил: «По моему мнению, ответ должен быть отсрочен до тех пор, пока не наступит решение на Востоке»[184].

Третьей позиции придерживался заместитель министра иностранных дел Германии государственный секретарь А. Циммерман. Впрочем некоторые историки полагают, что за его спиной стоял генерал Людендорф, а дипломат только озвучивал его точку зрения[185]. Государственный секретарь считал, что все немецкие противники, а особенно Англия и Россия, должны быть решительно повержены, в противном случае они будут продолжать представлять постоянную угрозу Второму рейху. Впрочем, он тоже полагал, что основной задачей германской политики является «вбить клин между нашими врагами» и вынудить противников к подписанию сепаратного мира, естественно, на германских условиях. При этом все предложения о заключении подобного мира должны исходить не от Германии, а от ее противников. Наименее опасным врагом Германии Циммерман считал Францию, которая была вынуждена вступить в войну «не по своей склонности». Война во Франции, по мнению заместителя министра иностранных дел, непопулярна и требует многих жертв. Франция вообще держится только благодаря массированной военной помощи Англии и надеждам на русский «паровой каток», который раздавит немцев. Вот почему она доросла до того, чтобы вести с немцами переговоры о мире.

Главными же врагами, по мнению Циммермана, для немцев остаются Англия и особенно — Россия. Соответственно, до тех пор, пока немцы самым решительным образом не рассчитаются с ними, для Второго рейха будет продолжать оставаться угроза для его существования. Исходя из этого, по отношению к Петрограду может быть только сугубо военное решение проблемы. Россия сначала должна быть «поставлена на колени», а затем немцы, используя свое военное преимущество, могут пойти и на кое-какие уступки по отношению к ней — такова была позиция Циммермана.