Книга «Летучий голландец» Третьего рейха. История рейдера «Атлантис». 1940-1941 - А. Селлвуд

Семьдесят шесть часов, которые показались годами, продолжалось наше путешествие в Бразилию, которая становилась только дальше, и даже ее светлый образ в наших сердцах изрядно потускнел. Мы еще по инерции болтали о черноглазых сеньоритах и теплых пляжах, но с каждым часом шутки становились все более вымученными и тяжеловесными, и даже доллары в качестве стелек моих ботинок уже перестали быть мишенью для остряков. Счастливая звезда «Атлантиса» продолжала нам светить. Прибыла помощь. На призыв подлодки откликнулось судно, увидев которое мы с трудом поверили своим глазам. Мы, конечно, знали, что просьба о помощи отправилась в эфир. Но в море случается всякое. Но вот он, перед нашими глазами – 3660-тонный «Питон», занимавшийся передачей топлива немецким субмаринам.

Мы подошли к борту. Матросы «Питона» приветствовали нас, перевесившись через поручни. Невозможно описать чувство облегчения, которое мы испытали, ступив на палубу этого судна.

– Ну, наконец-то добрались, – обрадованно сообщил кто-то за моей спиной.

– Здесь ты сможешь как следует отдохнуть, Франц, – вторил ему другой голос.

А Рогге, хотя и был одет несоответствующим образом – в офицерской фуражке и кителе, легких парусиновых туфлях и шортах, – вел себя с большим достоинством. Оказавшись на палубе, он вытянулся, отдал честь и проговорил:

– Докладываю о прибытии капитана и команды вспомогательного крейсера «Атлантис» на борт «Питона», господин капитан.

Рогге есть Рогге! Хладнокровный, безупречно вежливый профессиональный военно-морской офицер остается таковым в любой обстановке!

– Добро пожаловать на борт, – сказал капитан «Питона».

Вот и кончились наши мытарства. По крайней мере, мы так думали.

На «Питоне» нас приняли с большой сердечностью и гостеприимством, и я с двумя другими офицерами получил в свое распоряжение каюту. Ну разве не роскошь?

Когда же мы начали подъем на борт массивных вельботов, команда «Питона», в основном состоявшая из зеленых новичков, выразила недоумение.

– Зачем таскать это за собой? – удивился один из юных матросов.

– Потому что, сынок, – ответствовал умудренный жизненным опытом старшина, – никогда не знаешь, когда они понадобятся.

На протяжении следующих дней у меня было много свободного времени, чтобы обдумать последние события и гибель судна. Сейчас, когда спала лихорадка, владевшая нами во время обстрела, я мог взглянуть на все происшедшее спокойно и объективно, правильно оценить влияние отдельных факторов на наше поражение.

Основным, как мне представлялось, был вопрос о невмешательстве в бой молодого подводника, волею судьбы ставшего командиром U-126. На самом деле «Девоншир», постоянно маневрируя на скорости от 25 до 30 узлов, практически не оставлял возможности для торпедной атаки. К тому же крейсер все время держался на значительном удалении от рейдера. Если бы «Девоншир» приблизился, он подвергся бы с нашей стороны столь же «грубому» обращению, как «Сидней» в столкновении с нашим коллегой-рейдером «Кормораном».[37] А если бы британский крейсер оставался на сцене еще некоторое время, полагаю, U-126 обязательно воспользовалась бы шансом.

Мы не таили злобу против «Девоншира». Более того, я в глубине души сочувствовал его капитану, которому пришлось принимать крайне тяжелое решение. Как следовало из документов адмиралтейства, которые я прочитал позднее, он был уверен, что на борту «Атлантиса» находятся британские пленные.

В действительности в момент столкновения с «Девонширом» у нас на борту находился только один пленный. Остальные были незадолго до этого переведены на борт судна снабжения. Исключение составил Фрэнк Виковари, тяжело раненный во время инцидента с «Замзамом». Мы решили, что в его интересах необходимо продолжить лечение в нашем корабельном госпитале. Виковари первого посадили в спасательную шлюпку, когда команда начала покидать корабль, и он благополучно пережил все превратности долгой дороги домой.

На пятый день нашего пребывания на борту «Питона» был получен приказ о проведении очередной операции по передаче топлива подводным лодкам на полпути между пунктами Роза и Одуванчик.

– Будем надеяться, – заметил Фелер, – что на этот раз нам повезет больше. Не зря же старики утверждают, что снаряд не падает дважды в одно и то же место.

Глава 25

И ТОНУЛИ СНОВА

В Киле мой отец в силу своих профессиональных обязанностей одним из первых узнал об обстреле «Атлантиса». Вряд ли я когда-нибудь смогу точно представить, что он чувствовал, особенно узнав о гибели корабля. Ведь он прекрасно знал, какие трудности ожидают уцелевших при обстреле, при этом не подозревая о нашем везении. Страшно подумать, какие адские муки испытывает человек, который жаждет отдать всю свою кровь для спасения близких и не имеет ни малейшей возможности что-нибудь изменить. Ему оставалось только ждать и стараться не показывать свое отчаяние окружающим. Позже он признался, что это был самый страшный период в его жизни. Число уцелевших довольно долго не было известно. Он вообще не знал, уцелел ли хотя бы кто-нибудь. И естественно, опасался самого худшего. Только спустя несколько дней, когда пришло сообщение с U-126, он узнал, что я на борту «Питона». Не знаю, что он при этом чувствовал – благодарность или облегчение, – он мне так никогда и не сказал, не любил делиться чувствами. Но, как оказалось, наши невзгоды еще не кончились. Англичане потопили «Питон»! Вот тогда он уверился, что это конец, и стал казнить себя за то, что когда-то помог мне уйти с минного тральщика. Он считал, что никогда не посмеет взглянуть в глаза моей матери.

Второй инцидент имел место в понедельник. Это был обычный, ничем не примечательный день. «Питон» лениво покачивался на слабых волнах, а у его борта стояли две подводные лодки. По палубе гулял ветерок, не слишком сильный, но достаточный, чтобы полуобнаженные матросы, обслуживающие трубопровод, не поджарились на тропическом солнце заживо.

Команда «Атлантиса» отдыхала. Одни спали, другие нашли себе занятия по душе и с упоением им предавались. Мы были освобождены от обязанности принимать решения и были вполне довольны, вверив свою судьбу в руки товарищей. На «Питоне» мы были всего лишь праздными гостями, и эта роль после двухлетних волнений нам очень нравилась. Мы собирались использовать все выпавшие на нашу долю преимущества.

Я немного почитал, лежа на койке, а потом впал в состояние блаженной апатии. Я не спал, но и не бодрствовал, а медленно плыл куда-то на облаке воспоминаний.

Жужжание пчел вокруг склонивших головы колосков пшеницы, мягкость сочного клевера, благодатное тепло земли, проникающее сквозь благоухающий травяной ковер… Разве это не восхитительно? Я мысленно перенесся в мирные предвоенные годы, когда все это представлялось совершенно обычным. В редкие минуты покоя, выдававшиеся во время наших долгих странствий по океанам, я всегда вспоминал мирные картины прошлой жизни, но сейчас это мне удалось как никогда хорошо. Процессу самогипноза в немалой степени способствовал спокойная, даже ленивая обстановка, и я с удовольствием предавался этому занятию.