Книга Повседневная жизнь Франции в эпоху Ришелье и Людовика ХIII - Екатерина Глаголева

После допроса обвиняемых, признанных виновными, подвергали наказанию: битью кнутом, дыбе, отрезанию ушей (для воров), вырыванию зубов, ослеплению на один или оба глаза (глаз выкалывали холодным или раскаленным железом или вырывали – это была участь поджигателей и тех, кто покусился на имущество церкви). Богохульникам отрезали или вырывали язык. Приговоренных к каторге клеймили каленым железом, навеки оставляя у них на плече изображение лилии[41]. В армии проштрафившихся солдат подвергали телесным наказаниям – порке или битью палками.

За мелкие преступления подвергали позорящим наказаниям, главным из которых было выставление у позорного столба. Осужденного вели пешком, связав руки спереди и привязав их к повозке палача. Позорный столб устанавливали в центре главной городской площади (в Париже – на Гревской площади). К столбу была прикреплена цепь, с которой свисал железный ошейник шириной в три пальца; его защелкивали на шее осужденного и навешивали замок. Иногда на грудь провинившемуся вешали табличку с указанием, в чем состояло его преступление: ростовщик, должник и т. д. У позорного столба оставляли на несколько часов, а то и на несколько дней. Это наказание было отменено только в 1832 году.

Казнь обычно осуществлялась в день вынесения приговора. Обезглавливание было привилегией дворянства, однако за существенные преступления дворянина могли и повесить, как простого злодея. Правда, палач мог ускорить его смерть, уцепившись руками за перекладину виселицы и надавив ногами на связанные руки осужденного. Одежда казненного и находившиеся при нем ценные вещи доставались палачу, если против этого не было отдано специальных распоряжений.

В случае вынесения заочного приговора казнь совершали над изображением преступника.

За оскорбление величия полагалась казнь через усекновение головы. Во Франции головы рубили чаще не топором, а прямым и широким мечом, называемым «меч правосудия». Опытные палачи использовали это оружие очень ловко, почти не причиняя страданий осужденному. Так, маршал де Бирон, казненный при Генрихе IV, стоял на ногах и что-то говорил народу, оживленно жестикулируя, когда палач вдруг снес ему голову одним ударом. Луи де Марильяк тоже не мучился. Они оба попали в руки профессионалов. Но вот казнь графа де Шале, обвиненного в заговоре против короля и кардинала, была долгой и мучительной.

Шале, по сути, оказался «стрелочником»: его казнили, чтобы не наказывать истинных виновных (в деле были замешаны принц Гастон, Анна Австрийская и герцогиня де Шеврез). На графа донес его бывший друг Лувиньи, который рассказал, что Шале участвовал в заговоре с целью помешать браку Гастона, вел переписку с герцогом де Лавалеттом и графом де Суассоном, которые должны были поднять мятеж, более того, именно Шале поручили устранение Людовика XIII, и для того чтобы обеспечить себе успех, он якшался с астрологами, хиромантами и гадалками.

Утром 19 августа 1626 года Шале вызвали в зал суда и велели встать на колени. Хранитель печатей Мишель де Марильяк зачитал ему приговор: виновный в оскорблении величия, он должен быть обезглавлен и четвертован. Части его тела будут выставлены для всеобщего обозрения на городских воротах, наследники лишены дворянства, а имущество конфисковано. В тот же день в половине шестого Шале сообщили о королевской милости: ему просто отрубят голову.

Легкомысленный Гастон, которому Шале был другом, решил спасти его оригинальным образом: профессионального палача, спешившего в Нант, по дороге напоили вусмерть, и он оказался неспособен исполнять свои обязанности. Правосудие это не остановило: в тюрьме нашли висельника, который согласился купить себе жизнь ценой грязной работы.

Когда Шале поднялся на эшафот, щуплый палач в красном колпаке с прорезями для глаз неловко обрезал ему волосы и пышные усы и завязал глаза.

– Не затягивай, дружок, – произнес Шале ритуальную фразу и сам положил голову на плаху.

Палач замахнулся мечом и обрушил его на шею казнимого. Тупой меч, который никто и не подумал наточить, отскочил; Шале вскрикнул и свалился на помост. Палач-недотепа бросился к нему и стал тюкать мечом по шее, пытаясь ее перерубить.

– Да положи ты его на плаху! – вскрикнул священник.

Толпа роптала. Крики казнимого пробудили жалость и возмущение даже в гвардейцах охраны.

– Эй, держи! – стоявший в первом ряду зрителей бочар бросил палачу долото. – Может, хоть этим доконаешь!

Только после тридцать четвертого удара голова страдальца наконец отделилась от туловища. До двадцать девятого он всё еще кричал.

Во избежание подобного несчастья герцога де Монморанси (тоже пострадавшего из-за поднявшего мятеж Гастона) решили казнить с помощью итальянской машины (прообраза гильотины), представлявшей собой острый топор, зажатый меж двух деревянных стояков.

Монморанси отвели целый день на то, чтобы исповедаться и причаститься. Это была неслыханная милость: обычно между оглашением приговора и казнью проходило не более двух часов. Герцог сам завязал себе глаза и лег на плаху. Палач дернул за веревку, топор упал, и голова отделилась от тела.

Маркиз де Сен-Map не удостоился такой чести; правда, к месту казни его и де Ту привезли в карете, а не на позорной телеге. Плаха представляла собой широкий столб, возвышавшийся на три фута над помостом; перед ним стояла низенькая скамеечка для колен. Приговоренному пришлось встать на скамеечку, обхватив руками плаху. С первого удара палач голову не отрубил; неторопливо зашел справа, ухватил голову за волосы и стал перепиливать горло. Двумя фонтанами брызнула ярко-алая кровь; голова отскочила и упала на землю; какой-то мастеровой, стоявший в первом ряду, забросил ее обратно на эшафот.

После Сен-Мара настала очередь де Ту. Он, по обычаю, обнял палача, стараясь не смотреть на помост, залитый свежей кровью, и, чтобы придать себе храбрости, громко запел псалом. Палач кое-как остриг ему волосы и завязал глаза.

Первый удар пришелся по лбу. Несчастный вскрикнул и завалился на левый бок, инстинктивно схватившись рукой за рану. Палач уже занес топор и отрубил бы ему руку, но его удержал священник. Второй удар сбросил казнимого на помост. Толпа завопила, засвистела. Палач, точно мясник в лавке, продолжал рубить. После пятого удара голова отделилась от тела…

Четвертование было исключительной казнью, применявшейся к тем, кто посягнул на особу короля, или государственным изменникам. Такая участь постигла Франсуа Равальяка, убийцу Генриха IV. На допросах его подвергли пытке «испанским сапогом», но он упорно утверждал, что действовал в одиночку. 27 мая 1610 года его привели на Гревскую площадь. На глазах у ревущей толпы его правую руку (которой он сразил короля) сожгли горящей серой. Затем вырвали щипцами груди, мясо с рук и ног. Раны залили кипящим свинцом и маслом. После этого его разорвали на части четырьмя лошадьми.