Книга Большой шеф Красной капеллы - Валентин Томин

На другой день неожиданно приехал Берг и говорит:

— Поедем сейчас на ул. Сосэ, встретимся со специалистами и, вероятно, все узнаем.

В материалах, которые я передал Жюльетт, указывалось, что может создаться ситуация, при которой будет необходим мой побег. Давал несколько вариантов побега — место, где надо наблюдать, сообщал адрес кафе, где есть два выхода, и т. д. Была создана группа для организации моего побега. Некоторые еще и сейчас живы, я их встречаю. Руководителем группы для организации моего побега был Черный. Но дело обернулось так, что выполнить побег не удалось. Но главным вариантом был побег из аптеки. Там было много выходов. Наши противники говорят, что подозрительно, как все удачно здесь все произошло. У меня, конечно, в расчетах не было, что так хорошо получится с побегом. Мой расчет был другой. Я очень часто обещал Бергу достать лекарство от головной боли. Они каждую ночь пили до двух-трех часов. Днем болели. Я ему говорю, в аптеке есть прекрасное средство. Надо туда подъехать и взять. В тот день я его спросил — как самочувствие.

— Очень плохо, — говорит.

Я говорю:

— Давайте подъедем в аптеку.

Она находилась в трех минутах езды от ул. Сосэ, где находилась зондеркоманда. Он согласился — хорошо, подъедем. Я рассчитывал, что двое их будут со мной, войдут в аптеку. Народа там всегда страшно много. В тот момент, когда я отдалюсь от них на два шага, брошусь пробиваться сквозь толпу. Немцев в аптеке никогда не бывало. Стрелять в массу преследователи не осмелятся, и только крик: «Помогите освободиться от гестапо» — найдет отклик, и мне окажут помощь.

Когда подъехали, я сказал:

— Ну, господин Берг, пошли.

Тот спросил:

— Сколько здесь выходов?

Несколько, говорю. Он отвечает:

— Знаете что, я здесь подожду в машине. Вы идите и возвращайтесь быстрее обратно.

Говорю — как хотите, давайте лучше пойдем вместе. Нет, идите!

У меня все было рассчитано, сколько до ближайшего метро. Я бежал.

Спустя два дня я знал, что дело в порядке. Через жену Спаака удалось связаться с товарищами. Сообщение пошло курьером в Лондон, оттуда в Москву, где были получены сообщения о моем побеге. Здесь возникла новая задача — не сорвать игру. В первом письме Паннвицу, как я рассказывал, я написал, что подошел человек из нашей контрразведки и предупредил о необходимости отъезда из Парижа. Они арестовали много случайных людей, среди которых не было никого их наших. Арестовали тех, у кого я бывал во время хождения по городу. Паннвицу писал, что еду в Швейцарию. Игра продолжалась, у меня наступил третий этап моей деятельности — до освобождения Парижа. В этот период самую крупную роль играл Лесовой. Он приехал ребенком с родителями-белоэмигрантами. Был потом прекрасным деятелем компартии, в Испании руководил диверсионной группой, отправлял взрывчатку. Гестапо удалось напасть на его след и удалось сделать так, что его не арестовали. Через два дня после побега удалось его найти. Уходить в партизаны он отказался, сказал, что останется со мной для выполнения моих задач... Теперь было главным то, что шаг за шагом мы знали, что предпринимается со стороны врага. Первое, что мы узнали, — я еще достаточно силен, они выполнили мое условие прежде всего освободить невинных людей, которых арестовали.

К моменту освобождения Парижа я предложил захватить всю зондеркоманду. Подготавливалась уже действующая группа партизанского характера. Я потом спохватился, что, возможно, сделал глупость. Если есть недоверие в Центре, возможно, могло возникнуть мнение, что я был заинтересован в уничтожении гестаповцев, чтобы ликвидировать все следы. Во всяком случае, в партии было получено согласие при условии, если будет получено согласие Центра. Из Центра ничего не пришло. Через полчаса после бегства коммандо с ул. Курсель, где располагалась коммандо, мы были уже там.

Как происходила дальше игра, что происходило. В особняке на Курсель был старичок дворник, с которым мы имели постоянные контакты. Знали, кого привозят, кого отвозят. Тогда я узнал и о том, что там был и Озол. В верхней комнате жил Ефремов. Он все занимался математикой. Мы нашли в его комнате разные записи. В архивах можно найти все, что мы обнаружили на ул. Курсель. Там в особняке находилась и катовня — «комната пыток», куда доставляли арестованных. Ванна, в которой проводили всевозможные пытки.

В январе 45-го г. я был уже в Москве. До конца войны оставалось еще несколько месяцев. Хочу подчеркнуть еще один момент. Он лежит на совести всех нас. К тому моменту в живых оставались все главные товарищи из нашей группы. Был жив и Гроссфогель, и Аламо, и Максимович. В последнюю ночь перед освобождение Парижа погибли Спаак и Пориоль. Остальных они куда-то увезли с собой. Первые мои предложения еще в марте принимать меры. Возможно, я наивно высказал просьбу дать мне еще двоих людей, мы переберемся в Австрию и продолжим свою работу. Паннвиц и другие все еще думают, что они сидят на лошади, что не раскрыты. Они уже получили депеши о моем побеге (Кенту из Разведупра), где было сказано обо мне — изменник, не давать ему ни хлеба, ни воды. Подготовка была хорошая, ее надо было использовать. Узнал об этом я позже. После своего побега я получил из Разведупра сообщение, в котором говорилось, что нужно мне помочь, связей не поддерживать, продержаться до конца войны.

Через месяц после моего побега снова грозил арест. Кент почти подвел ко мне гестапо.

Мои планы были такие: добраться до Паннвица и сказать ему — ты проиграл. У нас есть время перед всем вашим командованием раскрыть, что игру мы вели, все знали о содержании игры немецкой разведки.

Во всей литературе и по документам часто говорят об одном документе, касающемся Красной капеллы. Он называется, даю немецкое название: шлюсс-протокол дер гехайменштаттполицай бециглих ирер ергебунген ди Роте Капелле. Ан дас райхекригсгерихт шеф дер зихерсхайтполицай СД У1а-П № 330 22 децемберсте 1942.

Это итоговый протокол гестапо по раскрытию Красной капеллы за подписью Мюллера из гестапо. Отправлен в германский суд, который судил первую группу Красной капеллы. В этом документе раскрываются некоторые германские фальшивки. В начале документа говорится, что из себя представляла советская разведка от начала Первой мировой войны. Утверждается, что в течение 42-го г. было запеленговано в Германии и оккупированных странах около 500 шифровок, которые шли от Красной капеллы. Первая ложь, которая здесь преподносится, заключается в том, что Иоганн Венцель был арестован 30 июля 42-го г. Это делается для того, чтобы возложить на Венцеля ответственность за арест Ефремова и раскрытие шифра берлинской группы. Эта ложь теперь уже раскрывается некоторыми писателями, далеко не нашими приятелями, которые устанавливают точно, что в конце июля был арестован Ефремов. Венцель был арестован в конце сентября, то есть уже в то время, когда главные аресты в Берлине произошли. Для нас очень важно одно утверждение Гиринга, что начало раскрытия Красной капеллы относится к маю сорок второго года в Словакии. В этом документе говорится: «В Словакии были арестованы и перевезены в Германию два коммунистических деятеля. Их арест произошел в мае 42-го г.». Они указывали на деятельность Венцеля в Бельгии, утверждая, что они были в той же самой разведшколе и оттуда знают его под кличкой Герман, как его называли в Москве. Это доказывает, что в мае 42-го г. все, что касалось ареста нашей группы 13 декабря 41-го года, еще ничего не раскрывалось для гестапо о нашей деятельности. В мае 42-го г. гестапо еще ничего не знало о действиях советской разведки — о Красной капелле. Это говорит очень многое о поведении наших товарищей и доказывает, что единственная из арестованных — Рита Арну, которая давала показания в гестапо, но ничего не знала о нашей работе.