Книга Ковчег царя Айя. Роман-хроника - Валерий Воронин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Уже выезжая за город, Муса подумал: «А возможно, смерть Саши и была связана с тем обстоятельством, что он оказался посвященным в тайну, знать которую могли лишь Лотреки?». Стало даже страшно от собственной мысли, и Джалиль поскорее отогнал ее прочь.
В Крым Муса добрался достаточно быстро, без каких-то происшествий. Но здесь вдруг заболел, простудившись холодной ночью. И уже совсем больным добрался до Мангупа и с величайшим трудом разыскал дом Ахмета. Тот несказанно обрадовался гостю – сколько лет от брата, уехавшего на Волгу, не было вестей. И, конечно же, принял Муссу как нельзя лучше. Джалиль передал гостинцы и весь вечер рассказывал о житье-бытье на Волге.
А утром ему стало совсем худо. Бил сильный озноб, все тело трясло, как в лихорадке. Ахмет ходил вокруг и все сокрушался по поводу такой незадачи. Его старшая дочь готовила отвары и усердно поила ими гостя. Лишь через три дня Муса почувствовал себя лучше и рассказал Ахмету об истинной цели своего приезда в Крым. Ахмет внимательно выслушал рассказ гостя, повертел в руках золотой стержень и вернул его Муссе. Да, о кладе он слышал, и его отец, действительно, лазил в пещеру, которая находится на мысе Айя, чтобы поживиться. И этот стержень он помнил. Перед поездкой в Европу тот завещал его своему старшему сыну. Как знал, что не вернется живым!
Но странная просьба Мусы отвести его к той пещере, чтобы он мог вернуть стержень на место, откуда был однажды взят, Ахмета не удивила. И хотя он не знал точное место пещеры, обязался Муссе помочь. Решили идти рано утром следующего дня. К сожалению, на следующий день Муссе вновь стало плохо, и он на три дня «провалился» в лихорадку. Снова старшая дочь Ахмета не отходила от больного, отпаивая отварами из трав.
Когда Муса выздоровел, они с Ахметом вновь собрались в горы, и вновь гостю стало хуже, поднялась температура. И он три дня не поднимался с кровати. Когда гость почувствовал себя лучше, Ахмет спросил:
– Идем завтра на Айя?
– Идем, – решительно сказал Муса, – мне некуда отступать.
Утром, как выяснилось, гость вновь почувствовал себя скверно. Как в первый раз его трясло, он забывался, с трудом воспринимал происходящее. Ахмет махнул рукой и ушел заниматься хозяйством. А когда в очередной раз Муса выздоровел, то подозвал к себе татарина и просто сказал:
– Не принимает меня ваш Айя. Уж не знаю почему, чем я прогневал его…
– Вижу, не принимает, – согласился Ахмет, – что делать…
– Мне домой надо возвращаться, – сказал Муса, – больше не могу оставаться в Крыму.
– Да, поступай, как знаешь.
– Только не исполнил то, ради чего сюда приезжал. Очень жаль… Другой такой возможности может и не представиться. Какая-то стена стоит передо мной. И я не в силах ее прошибить.
– Места здесь такие, – поддержал его Ахмет, – мы знаем.
– У меня просьба к тебе будет. Прошу не только от себя, но и от всей нашей семьи…
– Желание гостя – закон, – коротко сказал Ахмет, – проси, чего желаешь.
– Я оставлю этот золотой стержень у тебя.
– Зачем?
– Может быть, Айя тебя привечает больше, чем меня, чужеземца. Снеси реликвию в пещеру, положи на место. Большую благость принесешь всему нашему роду.
Ахмет пощипал пальцем свою жидкую седую бородёнку, закрыл глаза и зашептал одними губами какую-то молитву.
А Муса все смотрел на него, ожидая, какой же ответ даст татарин. На улице закричал ишак, просящий воды, где-то хлопнула дверь. Ахмет все шептал и шептал, очевидно, не в силах принять нужное Джалилю решение.
Через полгода в Самару приехал Шарль. Пожилой мужчина, элегантно одетый, еще сохранивший на лице тонкие черты былой красоты, с благородной сединой аккуратно зачесанных волос, конечно же, привлек к себе внимание случайных прохожих. Кто он такой, почему вошел в дом Джалиля и откуда вообще взялся в этой глуши?
Но старого графа сейчас меньше всего заботило мнение окружающих людей. Все его мысли были устремлены навстречу Лу. Он уверенной походкой поднялся по ступеням деревянного крыльца. Почему-то подумалось: постучи он сейчас, и дверь непременно откроет Луиза. Конечно, постаревшая, конечно, с сединой в волосах, но такая же красивая, такая же радостная…
Шарль так разволновался, что от простой мысли даже не решился сразу постучать в дверь. Поднял руку и опустил, поднял и снова опустил. Но потом, собравшись с духом, громко постучал. Ему никто не ответил. Тогда он постучал еще раз. И вот с той стороны послышались легкие шаги, и дверь тут же распахнулась.
Перед глазами стояла черноволосая хорошенькая девушка в татарском платье и удивленно смотрела на незнакомца.
– Вам кого? – спросила она по-русски.
Шарль ничего не понял, но догадался, что перед ним жена его старшего сына.
– Мне нужен Марсель, …Марсель Джалиль.
Адель, не понимавшая по-французски ни слова, но расслышавшая собственную фамилию, утвердительно кивнула.
– Джалиль? Я – Адель Джалиль.
Шарль указал пальцем на себя:
– Я – Шарль Лотрек.
– Лотрек. Ах, Лотрек, француз, – догадалась Адель, – отец Мусы?
Она пропустила гостя в дом и тут же захлопнула за собой дверь. Шарль заволновался, ведь его вещи остались в дорожном экипаже, и знаком сообщил невестке, что надобно их забрать.
Вскоре нехитрая поклажа старого графа также пребывала в доме Мусы Джалиля. Адель попыталась объяснить гостю, что Муса ушел и будет лишь вечером, и Шарль по ее активной жестикуляции все понял. Но теперь надо задавать самый главный вопрос…
– Скажите, мадемуазель, могу ли я видеть мадам Луизу?
Адель ничего не поняла и отрицательно замотала головой. Отчего Шарль очень разволновался и даже вспотел:
– Луизу, Луизу, мне нужна Лу-и-за!
– Ах, Луиза! Луиза-апте, – весело засмеялась Адель и махнула рукой куда-то вглубь дома, – она там.
Граф ничего не понял, но, проследив направление движения руки, догадался, что его любимая где-то рядом. Он порывисто встал, и Адель поняла намерение гостя. Она тоже поднялась и, предупредительно пропустив Шарля вперед, повела его в дальнюю комнату. Дом был старый, деревянный и неприятно скрипел. Француз с опаской посматривал по сторонам, боясь, что его зашибет случайно упавшая балка. Как они здесь живут?
Адель открыла дверь, и Шарль увидел кроватку, в которой спал ребеночек, а рядом сидела на корточках старуха и перебирала цветные тряпицы. Одета она была во все татарское, и лишь пенсне, которое она смешно держала в руках, выдавало в ней европейку. Старуха повернула голову на шум открывшейся двери и, увидев невестку, шепотом сказал по-татарски:
