Книга О, сколько счастья, сколько муки… - Анастасия Туманова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Ну, молодец, девочка! Гитаристу киваешь, а что петь будешь — не говоришь. И романсы мои исполнять собираешься?
— Охти, самое главное забыла!.. — спохватилась Анютка. — Дмитрий Трофимыч, сделайте милость, «Звенит звонок»…
Цыгане снова покатились со смеху: эту уличную песенку распевали по всей Москве, но исполнять ее в хоре казалось сущим моветоном. Митро, сам едва сдерживающийся, чтобы не расхохотаться, быстро нашел нужные аккорды, взял вступительный, и Анютка запела:
Уже с первых звуков в зале смолк смех. К концу первого куплета воцарилась полная тишина. А когда Анютка закончила, Настя встала с дивана и, подойдя к Митро, с улыбкой сказала:
— Ну, вот тебе и сопрано на верхи. А то все бранишься, что цыганки гудят, как трубы.
Митро, однако, заявил, что последнее слово будет за Яковом Васильевичем, когда тот вернется, но в хоре не сомневались: Анютка принята. Над Гришкой уже шутили в открытую, тот так же откровенно ругался в ответ, посылая насмешников ко всем чертям. Маргитка презрительно улыбалась, но, казалось, происходящее мало ее занимает, во всяком случае, прилюдно они с Анюткой не скандалили. Сама Анютка помалкивала, учила новые романсы и Гришку не трогала. «Осторожность усыпляет, — решили цыгане. — А только парень успокоится — она его и заглотит. Хитрая девка!»
В пятницу с самого утра шел ливень. Цыгане шатались по дому сонные и злые, не хотелось ничего делать, никуда идти. Не нужно было ехать и в ресторан: у Осетрова в главном зале обвалился кусок штукатурки, и нанятые на Тишинке мастера спешно приводили «заведение» в должный вид.
К вечеру все понемногу сползлись в нижнюю комнату, Илона принесла самовар, но даже выставленные на стол сушки и крендели не подняли цыганам настроения. По окнам стучал дождь, капли бежали по стеклу, шелестели на крыше, нагоняя еще большую тоску. Маргитка села было за рояль, начала наигрывать польку, но тут же бросила. У молодых цыган на диване шла вялая игра в дурака, но играли лениво, без всякого азарта. Яшка сидел на полу, трогал гитарные струны, вполголоса напевал «Наглядитесь на меня», посматривал на сидящую возле рояля Дашку. Та, словно чувствуя его взгляд, чуть заметно улыбалась. С подоконника за этой идиллией с недовольством наблюдал Илья. Свадьба дочери должна была состояться через неделю, но до сих пор он не мог смириться с тем, что Дашка уходит из семьи.
Внезапно звуки струн смолкли. Яшка, опустив гитару, прислушался и уверенно сказал:
— Подъехал кто-то.
— Кого в такую погоду несет? — удивилась Илона, вставая из-за стола.
Она ушла в сени, долгое время оттуда слышался лишь приглушенный разговор, а затем Илона вернулась в залу в сопровождении невысокого широкоплечего человека лет пятидесяти, едва заметно прихрамывающего на левую ногу. Гость был в штатском, но выправка и разворот плеч выдавали в нем военного. На висках человека серебрилась седина. Цыгане молча, изумленно смотрели на него. Он так же, не произнося ни слова, глядел на них синими, чуть сощуренными глазами.
— Вот, Дмитрий Трофимыч, этот господин тебя спрашивает… — начала было Илона, но Митро не дал ей договорить и, отшвырнув гитару, как мальчишка, со всех ног кинулся к гостю.
— Дэвлалэ! Сергей Александрович! Князь! Золотой вы мой! Да откуда?! Каким ветром?! Дэвлалэ, лет-то сколько?!
— Митро! — Пришедший крепко обнялся с цыганом, и по его лицу было видно: он действительно рад. — Ты! Все такой же, чертушка, не изменился ничуть!
— И вы! И вы! Вот ей-богу, с первого взгляда вас узнал! Да бог ты мой, как мы все вас вспоминали!
— Недобрым словом, надо полагать? — грустно улыбнулся князь. Дружески похлопал по плечу смутившегося Митро, обвел глазами цыган. — Здравствуйте, ромалэ.
— Ой, князь Сбежнев! — вдруг завизжала Стешка, вскакивая со стула. И прорвало — со всей комнаты к дивану побежали те, кто семнадцать лет назад встречал в этом доме молодого князя, до смерти влюбленного в Настю Васильеву. Из кухни по-молодому резво примчалась Марья Васильевна и со слезами бросилась целовать Сбежнева. Прилетели сестры Дмитриевы, их отогнал Ванька Конаков, с которым князь обнялся как с родным, его оттеснила Любка Трофимова, повисшая на шее у гостя, словно девочка. Молодые цыгане не вмешивались и лишь с удивлением наблюдали за радостной суматохой старших.
— А где Яков Васильич? Где Кузьма, Аленка? — спрашивал князь, переходя из одних объятий в другие, целуя цыганок, хлопая по плечам мужчин. Ему отвечали наперебой, всем хором. Окруженный толпой цыган, Сбежнев пошел к дивану. Кинул взгляд на подоконник — и остановился. С лица его мгновенно сошла улыбка.
— Илья?.. Илья Смоляков? Это ты?
— Да, я, ваше благородие, — отозвался Илья, единственный во всей зале не поменявший местоположения. — Будьте здоровы.
— И ты здравствуй. — Сбежнев не отводил глаз. — Так ты… вы… ты снова в Москве?
— Как видите.
— Ты один? — впрямую спросил князь.
Илья, опустив глаза, криво усмехнулся.
— Зачем же один, ваше благородие? С семьей.
— Настя?.. Она здесь?
Илья кивнул, не замечая пристального взгляда Митро. Но тут Маргитка, первая из молодых пришедшая в себя, метнулась на кухню и вышла оттуда важная, улыбающаяся, с подносом, на котором стоял бокал вина.
— «За дружеской беседою…» — зазвенел ее высокий, ломкий голос. Цыгане, спохватившись, подтянули:
— Пей до дна, пей до дна! — закричали цыганки.
Сбежнев встал, не поморщившись, вытянул до последней капли довольно скверную мадеру и привычным жестом положил на поднос ассигнацию.
— Ни за что не возьму, Сергей Александрович! — решительно сказал Митро, беря с подноса кредитку и возвращая ее князю. — Не обижайте меня. Вы у нас — гость самый дорогой.
— Ну, прости, коль обидел, — рассмеялся, сверкнув зубами, Сбежнев, и его лицо сразу помолодело. Он снова сел на диван. Цыгане притащили стулья, подушки и разместились вокруг.
— Что ж вы тогда так исчезли неожиданно? — спрашивал Митро, единственный из всех усевшийся на диван рядом с князем. — Мы вас ждали, искали…
— Да ведь ты и сам все знаешь, я думаю, — снова улыбнулся Сбежнев. — Если Настя здесь — ты все знаешь…
— Ваша правда. — Митро покосился на насупленного Илью. — Но нам-то тогда что только в голову не влезло! Вот клянусь, попадись вы мне тогда — до смертного греха бы дело дошло! Убил бы не глядя, плевать, что каторга за такое!
— Вот уж не сомневаюсь, — усмехнулся князь.
Митро нахмурился:
