Книга По ту сторону рифта - Питер Уоттс

Допускаю, что в некоторых из этих миров вам жить не захочется. Вот я бы тоже не хотел делить комнату с Уолтером Уайтом, но ведь это еще не делает «Во все тяжкие» образцом антиутопии. Фон произведения – это не сюжет и даже не тема. Я пишу антиутопии? С тем же успехом можно настаивать, что «С. S. I. Место преступления» – это сериал про автомобилестроение, так как в каждом эпизоде активно задействованы автомобили.

Оно и к лучшему, потому что, по правде говоря, антиутопии даются мне не очень. Собственно, мои миры воплощают собой взгляд на человеческую природу едва ли не в духе Поллианны[75].

Судите сами: мы живем в мире, где финансовые организации планетарного масштаба выискивают в кандидатах на вакансии симптомы социопатии, – но не с целью отсеять социопатов, а чтобы взять их на работу. Даже после того как эти организации помогли глобальной экономике ухнуть с обрыва – и сознательно, как выясняется, – органы, учрежденные якобы как раз для того, чтобы контролировать их, однозначно заявляют, что в тюрьму никто не сядет, какие бы законы ни были нарушены, какой бы ни был причинен ущерб. Когда сумасшедшим домом правят деспоты, рассчитывать на большую откровенность не стоит – и это еще хорошие ребята, лидеры так называемого «свободного мира».

Но в моих книгах вы никаких «Голдман Саксов»[76]не найдете. Как и Диков Чейни с Усамами бен Ладенами. У меня никто не начинает войн под надуманными предлогами, чтобы обогатить своих дружков из нефтедобывающей отрасли; никто не оправдывает массовых убийств, ссылаясь на божественную волю. Папа римский удостаивается мимолетного упоминания в конце трилогии о рифтерах, но только в том ключе, что он пустился в бега, что его осуждают и преследуют за принятые в его организации надругательства над беззащитными: возможно, это очередной пример безоблачной наивности, присущей моему миростроению.

Разумеется, в Уоттсворлде происходит и кое-что плохое, но во имя того, как правило, чтобы избежать еще худшего. Жасмин Фицджеральд потрошит своего мужа, как рыбу, но при этом лишь стремится спасти его жизнь. Безымянный рассказчик из «Повторения пройденного» умышленно провоцирует у внука ПТСР[77], но исключительно ради спасения его души. Может, Патриция Роуэн (опять-таки из «Рифтеров») и дает отмашку на уничтожение всего Тихоокеанского северо-запада, сопряженное с таким количеством жертв, что Ирак и рядом не стоял, но она это делает не ради того, чтобы подкормить свой банковский счет: она мир пытается спасти, черт возьми. Те полдюжины людей, что прочли «Бетагемот» – осторожно, сейчас будут классические злодеи из картона, – могли бы указать на Ахилла Дежардена с его безудержным сексуальным садизмом, но даже и его нельзя винить в том, что он натворил. Это высоконравственный человек, у которого нейрохимическим путем изъяли совесть, причем сделавшие это лишь хотели (опять-таки, из благих побуждений) освободить его.

Полноценные злодеи у меня не получаются. Хотя однажды я попробовал. Один из персонажей «Морских звезд» списан с человека, которого я знал в реальной жизни. Никаких крайностей, конечно, он не насильник и не убийца – просто скользкий жалкий приспособленец, который сделал карьеру приписывая себе заслуги других людей и подгоняя свои научные воззрения под запросы тех, кто больше предлагал денег. Но у меня не вышло передать в прозе даже этот мелкий подвид человеческой подлости; пока я следовал своей изначальной задумке, у меня получался голый шаблон, зловеще накручивающий усы. Продать его самому себе я мог единственным способом – придав персонажу глубину, сделав его более заслуживающим сочувствия, чем его прототип из реальной жизни.

Фундаменталисты мне тоже даются так себе. Пытаюсь нарисовать библейского креациониста, а выходит снисходительная карикатура, набросанная самодовольным элитистом. Так что все герои, которые доживают-таки до публикации, представляют собой продукт некой параллельной действительности, где даже у мусорщиков есть степень бакалавра. Может, по сути Лени Кларк продвинутый слесарь и не более, но она в жизни не стала бы отрицать реальность глобального потепления. Родители из Ким и Эндрю Горавиц дерьмовые, но не настолько, чтобы ходить на митинги антивакцинаторов. Даже безымянный овдовевший отец Джесс – съежившийся в комок перед лицом грандиозных сил, которые понимает очень смутно, – воспринимает секс в до странности ученых терминах: «Мы были лишь парой млекопитающих, что пытаются довести свою приспособленность до максимума, пока от цветочков не дошло до ягодок».

Но мир сейчас в такой заднице во многом как раз потому, что реальные люди и в самом деле отрицают климатические изменения и эволюцию, что 85 % населения Северной Америки верят в невидимую фею на небесах, которая отправляет всех после смерти в Космический Диснейленд – ну и кого тогда колышет участь каких-то там жуков-скакунов?[78]В нашем мире такие люди составляют большинство; в Уоттсворлде их нет и следа[79]. Вы можете возразить, что я вообще не пишу про реальных людей. Какие бы демоны их ни осаждали, какая бы мерзость их ни окружала, мои персонажи скорее похожи на платоновские идеалы в человеческом обличье.

Еще вы можете сказать вот что: поскольку я почти всю взрослую жизнь водился с учеными и научными работниками, мой кругозор попросту слишком узок, чтобы писать о персонажах иных типов. Что ж, справедливо.

Я вовсе не отрицаю, что рассказываю свои истории на антиутопическом фоне. Возьмем, например, трилогию о рифтерах. Безнадежная борьба против подступающей экологической катастрофы; нейрохимически порабощенные бюрократы, которые решают, какую часть света испепелить сегодня, чтобы сдержать очередную чуму; жертв насилия эксплуатируют, отправляя их обслуживать электростанции в океанских глубинах, – таких вещей не покажут в «Зале славы Hallmark»[80]. Только все это, строго говоря, не мои выдумки: это существенные элементы любой мало-мальски правдоподобной картины будущего. В конце концов, отличительная черта научной фантастики – то, что отграничивает ее от магического реализма, хоррора и орды всех прочих нереалистических жанров, – состоит в том, что это фантастическая проза, основанная на науке. Ее экстраполяции «отсюда» в «туда» должны сохранять хотя бы толику достоверности.