Книга Бетагемот - Питер Уоттс

Памяти Странной Кошки по кличке Карцинома

(1984-2003).

Ей было бы все равно.

И памяти Чукваллы (1994-2001) –

жертвы взбесившейся технологии.

Бета-прелюдия: Правонарушитель

Ахиллу Дежардену рассказывали, что к утратившим зрение то возвращается во сне.

Это касалось не только слепых. Любой, кого порвала жизнь, видит сны цельного создания. Человек без рук и без ног бегает и пинает футбольный мяч; глухой слушает симфонии, потерявшие близких, снова любят. Разум об­ладает собственной инерцией, привыкает за много лет к определенной роли и неохотно отказывается от прежней парадигмы.

Конечно, в конце концов, это проходит. Блекнут яр­кие видения, замолкает музыка, воображаемое уступает место чему-то более подобающему пустым глазницам и лопнувшей перепонке. Но на это уходят годы, десятиле­тия — и все это время мозг терзает себя по ночам напо­минаниями о том, что имел когда-то.

Так случилось и с Ахиллом Дежарденом. Во сне у него была совесть.

Сны уносили его в прошлое, в жизнь скованного бога: в руках миллионы жизней, его владения прости­раются от геосинхронной орбиты до дна Марианской впадины. Он снова без устали сражался за добро, он подключен к тысяче каналов сразу, рефлексы и способ­ности к распознаванию образов подстегнуты модифи­цированными генами и индивидуализированными нейротропами. Он наводил порядок там, где бушевал хаос. Приносил в жертву десять человек, но спасал сотню. Он изолировал эпидемические вспышки, разбирал завалы, обезвреживал террористов и экологические катастро­фы, угрожавшие со всех сторон. Он плыл по радио­волнам и скользил по тончайшим нитям оптоволок­на, вселяясь в перуанские морские фабрики, а минуту спустя — в корейский спутник связи. Он снова ста­новился лучшим правонарушителем в УЛН, пробовал второй закон термодинамики на прочность, доходил до предела, а иногда и чуть дальше. Он был истинным духом из машины — а машина в те времена была по­всюду.

Однако сны, искушавшие его чуть ли не каждую ночь, были не о власти, а о рабстве. Только во сне он мог вновь почувствовать ту парадоксальную покорность, что смывала с его рук реки крови. Они называли ее Три­пом Вины. Набор искусственных нейротрансмиттеров, названия которых Дежарден не удосужился выучить. Он, как-никак, мог убить миллионы людей одним приказом: такую власть никому не дают в руки, не снабдив несколь­кими предохранителями. С Трипом в мозгу мятеж против общего блага становился физиологически невозможным. Трип Вины обрубал связь между абсолютной властью и абсолютной развращенностью: любая попытка применить власть во зло вызвала бы мощнейший эпилептический приступ. Ахиллу не случалось лежать без сна, сомневаясь в правоте своих поступков или в чистоте побуждений. То и другое ввели ему в жилы люди, менее склонные к колебаниям.

Эта безвинность была так утешительна! Вот ему и снилось рабство. И еще снилась Элис, освободившая его от цепей.

Во сне он мечтал их вернуть.

Понемногу сны ускользали, как всегда с ними быва­ет. Прошлое уходило: наступало беспощадное настоящее.

Мир разваливался, распадаясь на застывшие кадры, из глубин моря поднимался губительный вирус, использо­вавший вместо транспорта плоть подводницы из Н'АмПа- цифика, а барахтавшиеся в его турбулентном следе Власть Предержавшие и Упустившие прозвали агрессора Бета- гемотом и принялись сжигать людей и имущество в ли­хорадочных, тщетных попытках предотвратить грядущую смену режима. Северная Америка пала. Триллионы мик­роскопических пехотинцев маршировали по суше, безвоз­вратно губя почву и плоть. Полыхали и затухали войны: кампания в Н'АмПацифике, Колумбийский ожог, евроафриканское восстание. И, конечно, Рио — получасо­вая война, война, которую Трип Вины никак не должен был допустить. Дежарден, так или иначе, участвовал во всех. И, пока отчаявшиеся многоклеточные скатывались во внутренние распри, настоящий враг неотвратимо на­ползал на землю подобно душному одеялу. Даже Ахилл Дежарден, гордость Патруля Энтропии, не мог его сдер­жать.

Теперь, когда настоящее почти настигло его, он ощу­щал легкую печаль по всему, чего не сделал. Впрочем, то были фантомные боли, пережитки совести, оставшейся в далеком прошлом. Они почти не задевали его здесь, на зыбком перекрестке сна и яви, где на мгновение он вспоминал, что свободен и жаждет рабства.

Потом он открывал глаза, и не оставалось ничего, кроме равнодушия. Мандельброт, тушкой распластавшись у него на груди, замурлыкала. Рассеяно поглаживая ее, Ахилл вызвал ут­реннюю статистику. Ночь выдалась сравнительно спокой­ной: внимания заслуживали разве что на удивление без­рассудные беженцы, попытавшиеся прорвать Североаме­риканский периметр. Они подняли парус под покровом темноты, вышли с Лонг-Айленда на переоборудованном мусоровозе в час-десять по Атлантическому Стандарт­ному. Еще через час заинтересованные лица из евро- африканских кругов уже боролись за бабки, решая, кто же осуществит «вынужденную ликвидацию». Беглецы едва миновали мыс Код, когда алжирцы (алжирцы?) их сняли.

Система даже не стала поднимать Дежардена с по­стели. Мандельброт потянулась и отправилась на утрен­ний обход. Освободившись, Дежарден встал и зашле­пал к лифту. Шестьдесят пять пустующих этажей плав­но ушли вниз. Всего пару лет назад здесь гудел улей антикризисного центра: тысячи оперативников на Три­пе, вечно подвешенных на тонкой ниточке над нерв­ным срывом, с холодной бесстрастной бережливостью распоряжались жизнями и легионами. Теперь все это принадлежало ему одному. После Рио многое измени­лось.

Лифт выплюнул его на крышу УЛН. Соседние здания выстроились подковой, теснясь на границе расчищен­ной зоны. Статическое поле Садбери, задевавшее брюхом крыши самых высоких зданий, осыпало руки Дежардена мурашками.

Лучи встающего солнца подожгли руины повержен­ного царства.

Опустошение было не полным — пока еще не совсем. Города на востоке отчасти уцелели: вооружившись, огоро­дившись стенами и без конца отражая претендующих на их земли захватчиков. Там, где конфликты не исчерпали себя, все еще клокотали линии фронта: одна-две даже стабилизировались. На континенте сохранились островки цивилизации. Их было не много, однако война продол­жалась.

И все потому, что пять лет назад женщина по имени Лени Кларк восстала с океанского дна, и в крови ее бур­лила жажда мести пополам с Бетагемотом. Дежарден перешел посадочную площадку и встал на краю крыши. Пока он мочился в пустоту, над обрывом поднималось солнце. Сколько перемен, размышлял он. Сколько ярусов катастроф во имя нового равновесия. Его владения от планеты сжались до континента, под­паленного с краев. Кругозор, некогда вмещавший бес­конечность, теперь ограничивался побережьями. Руки, обнимавшие прежде весь мир, были ампутированы до локтей. Сам по себе Североамериканский сегмент Сети отсекли от прочих, словно электронную гангрену; Ахил­лу Дежардену приходилось иметь дело с мертвеющей массой.