Книга Мориарти - Энтони Горовиц

Мы поселились на тихой улочке неподалёку от Паддингтонского вокзала: возможно, это не самый изысканный район Лондона, но для моего возвращения к врачебной практике очень подходящий. Дом был достойный, с большой и наполненной воздухом комнатой для консультаций на уровне улицы и ещё двумя этажами, которые моя новая жена украсила с присущими ей скромностью и вкусом. Но должен признаться: оказавшись в лоне домашнего уюта, когда всё находится на своих местах и полностью соответствует потребностям, я, тем не менее, поначалу ощущал некоторое неудобство, которое трудно поддаётся описанию. Даже служанка, аккуратная маленькая особа, кажется, взявшая себе за правило не попадаться мне на глаза, вызывала во мне смутное чувство тревоги. Это было странное чувство. Я был совершенно счастлив и в то же время что-то меня беспокоило, мне чего-то не хватало, хотя я не мог сказать, что именно.

Даже как-то неловко признаваться, что я так долго не мог выявить причину своего беспокойства. Разумеется, долгие месяцы жизни в доме 221-б на Бейкер-стрит оставили свой отпечаток. Я просто скучал по тем комнатам. Да, я часто жаловался на жуткие привычки Холмса; его нежелание выбросить хотя бы один документ, в итоге все поверхности были завалены теми или иными бумагами, его крайняя неопрятность со своими сигарами, которые он бросал в ведёрко для угля, разбросанные по столику для завтрака пробирки и фляжки, пули, разложенные рядком на подоконнике, табак, хранимый в персидском тапке. И вот теперь этих мелких раздражителей мне не хватало. Сколько раз мне приходилось засыпать под звуки холмсовской «страдиварии», вставать, чуя запах его первой утренней трубки? А беспорядочная череда посетителей, проложивших дорожку к нашей двери, — великий герцог из Богемии, машинистка, школьный учитель и, конечно же, издёрганный инспектор Скотленд-Ярда.

В год после моей свадьбы мы с Холмсом встречались редко. Пожалуй, я намеренно не искал этих встреч — чувствовал нутром, что мою новую жену сильно огорчит, если я буду тосковать по жизни, которая осталась в прошлом. Признаюсь, меня заботило и другое: а вдруг Холмс тоже изменит свою жизнь? Мне претила мысль о том, что Холмс возьмёт на моё место другого постояльца… его финансовое положение подобных неудобств уже не требовало, но мало ли? Я никогда не говорил об этом вслух, однако моя дорогая Мэри знала меня лучше, чем мне казалось, и как-то вечером, оторвавшись от шитья, она сказала:

— Тебе надо навестить мистера Холмса.

— Что это ты вдруг о нём вспомнила? — спросил я.

— Ты заставил! — засмеялась она. — Вижу, ты только что о нём думал. Не отрицай! Ты только что смотрел на ящик, где лежит твой служебный револьвер, расплывшись в улыбке, — явно вспомнил какое-то ваше совместное приключение.

— Дорогая, ты настоящий детектив. Холмс может тобой гордиться.

— Он, не сомневаюсь, будет счастлив тебя видеть. Навести его завтра.

Уговаривать меня не пришлось, и, приняв на следующий день нескольких пациентов, я отправился в путь, чтобы попасть на место ко времени чаепития. Лето восемьдесят девятого года выдалось особенно тёплым, и я приближался к Бейкер-стрит под безжалостными лучами солнца. Подходя к моему прежнему жилищу, я с удивлением услышал музыку и вскоре наткнулся на небольшую толпу — в центре круга танцевала и развлекала публику собачка, а её хозяин подыгрывал ей на трубе. Таких бродячих артистов в столице водилось немало, хотя этот забрался от вокзала довольно далеко. Мне даже пришлось сойти с тротуара, чтобы в итоге оказаться у знакомой двери, где меня встретил одетый по форме слуга и провёл наверх.

Шерлок Холмс томился в кресле, жалюзи полузакрыты, лоб прикрывала доходившая почти до глаз тень. Он был явно рад меня видеть — встретил так, будто ничего не изменилось, будто я никуда с Бейкер-стрит не съезжал. С лёгким сожалением я обнаружил, что он не один. Моё кресло по другую сторону камина занимал крепко сбитый вспотевший человек, в котором я тут же опознал инспектора Скотленд-Ярда Этелни Джонса, детектива, чьи неверные посылки и последующие действия стали предметом раздражения и насмешек, когда мы расследовали убийство Бартоломью Шолто в Пондишери-Лодж. Увидев меня, он подскочил со стула, намереваясь уйти, но Холмс тут же его остановил.

— Вы выбрали самое подходящее время для визита, мой дорогой Ватсон, — сказал он. — Не сомневаюсь, что нашего друга инспектора Джонса вы хорошо помните. Он пришёл за несколько минут до вас и как раз собирался проконсультироваться со мной по исключительно деликатному делу, как он меня заверил.

— Я очень рад, что пришлось обратиться к вам снова, если, конечно, это уместно, — сказал Джонс с лёгким колебанием в голосе.

— Вполне уместно. Признаюсь, что мне всё труднее воодушевиться без дружбы и совета моего собственного биографа. Взять, к примеру, убийство Трепова или странное поведение доктора Мура Агара… Дважды разгадать загадку мне помог исключительно его величество случай. Доктор Ватсон, вы готовы выслушать рассказ инспектора Джонса?

— Совершенно готов.

— Тогда вперёд.

Но не успел Джонс начать, как открылась дверь, и в комнату энергичной походкой вошла миссис Хадсон, она несла поднос с чаем, лепёшками, маслом на блюдце и зернистой булочкой. Видимо, слуга сказал ей о моём приходе, потому что она добавила третью чашку, но Холмс, оглядев содержимое подноса, пришёл к совершенно иному выводу.

— Вижу, миссис Хадсон, вам не удалось устоять перед чарами уличного артиста, который решил устроить концерт прямо перед нашей дверью.

— Ваша правда, мистер Холмс, — ответила эта добрая душа, слегка покраснев. — Я услышала музыку и поглядела на него через слуховое окно. Хотела было всех прогнать, но собачка такая забавная, а публика такая добродушная, что я передумала. — Она сдвинула брови. — Но как вы увязали содержимое подноса с уличным артистом — ума не приложу.

— Неважно. — Холмс засмеялся. — Чай по виду заварен прекрасно, и, как видите, насладиться им пришёл наш добрый друг Ватсон.

— Как я рада вас видеть, доктор Ватсон. Вас тут очень не хватает.

Я подождал, пока миссис Хадсон уйдёт, и обратился к своему другу.

— Простите, Холмс, — сказал я, — но я тоже не вижу, как вы сделали ваш вывод, имея в своём распоряжении лишь блюдце с лепёшками и зернистой булочкой.

— Они здесь ни при чём, — ответил Холмс. — Всё определила петрушка, которую миссис Хадсон положила поверх кусочка масла.

— Петрушка?

— Миссис Хадсон положила её минуту назад. А масло достала из кладовой раньше, оно лежало на солнце. Погода тёплая, и оно немного подтаяло.

Я взглянул на поднос. Холмс был прав.

— Петрушка не утонула в масле, значит, миссис Хадсон отвлеклась от своих дел совсем недавно. Кроме прибытия двух гостей, отвлечь её могла только музыка и аплодисменты зрителей.

— Поразительно! — воскликнул Джонс.

— Элементарно, — возразил Холмс. — Моя работа во многом строится как раз на таких наблюдениях. Но нас ждёт нечто более серьёзное. Пожалуйста, инспектор, расскажите, что вас сюда привело? А вы, Ватсон, не соблаговолите ли тем временем налить нам чаю?