Книга Замри, умри, воскресни - Мэриан Кайз

То же будет и с вами, когда вы узнаете, о чем это: загадочная, прекрасная собой «леди» появляется неизвестно откуда в небольшой деревушке, представляющей собой скопище хрестоматийных людских неурядиц. Разлученные отец с сыном, неверный муж, молодая жена в тоске — и все в таком роде, сплошной шоколад. Но вместо конфет Мими предлагает им колдовские зелья и даже делится с нами рецептами — из которых многие включают тошнотворные указания типа: «Добавьте щепотку сострадания, столовую ложку любви и смешайте с добротой».

Если это и есть лекарство — я берусь устранить проблему.

Примерно на середине этой — слава богу, недлинной — книжки у меня возникло ощущение, будто меня силой закормили до смерти сахарной ватой.

Автор, некто Лили Райт, в прошлом работала в пиар-службе, так что она не понаслышке знакома с цинизмом нашей жизни. И это угадывается в каждом липком слове ее текста. Так называемый сюжет перенасыщен жеманными ссылками на чудеса, в то время как единственным подлинным чудом является то, как эта карамельная чепуха могла увидеть свет. От ее сладости у читателя могут испортиться зубы, и при этом читать ее так же неприятно, как сосать лимон.

«Колдунья Мими» — низкопробная, надуманная книжка на грани нечитабельности. Так что, когда в следующий раз начнете сетовать на свою работу, вспомните о несчастном литературном критике…»

Можно почти без натяжек сказать, что это было самое тяжкое испытание в моей жизни. Сродни тому уличному ограблению. Прочтя рецензию, я почувствовала звон в ушах, какой бывает перед обмороком, стремглав бросилась в туалет и рассталась с завтраком. (Вы, надеюсь, уже поняли, что я отношусь к тому трепетному типу, который заболевает при малейшем огорчении.)

Обладая чувствительной натурой и либеральными воззрениями, я была постоянной читательницей «06-сервера», и то, что я подверглась нападкам со стороны уважаемого мною издания, сделало удар еще больнее. Напиши это «Ториграф», я бы посмеялась и сказала: «А чего вы ожидали?» А может, и не посмеялась бы, потому что вообще-то мало смешного оказаться оплеванной перед всем миром. Зато я могла бы обозвать их фашистами и тем самым дискредитировать их мнение.

Мне частенько попадались критические рецензии на чужие книги, фильмы и пьесы, но я всегда считала их обоснованными. Я же такого не заслуживала, а эта так называемая Элисон Янсен меня просто неправильно истолковала.

Жожо позвонила, чтобы сказать несколько ободряющих слов.

— Это цена успеха. Она просто завидует. Бьюсь об заклад, у нее в столе лежит какая-нибудь поганенькая книжонка, к которой никто не желает притрагиваться, и она злится, что вас взялись издавать.

— Неужели такое бывает? — Я всегда считала литературных критиков благородными, далекими от мирской суеты существами, абсолютно незаинтересованными и стоящими выше низменных людских слабостей.

— Еще как. Сплошь и рядом.

Затем позвонила Отали из пиар-службы.

— А, — отмахнулась она, — в эту писанину завтра бутерброды будут заворачивать.

— Спасибо. — Я положила трубку, и меня стала бить дрожь. У меня начинался грипп. То есть на самом деле, конечно, никакого гриппа не было. Будучи такой психосоматической барышней, я просто почувствовала, что заболеваю.

Потом позвонил папа: он тоже прочел рецензию. Одному богу известно, где он ее раздобыл. Он не читает ничего, кроме «Экспресса», и считает себя слишком занятым человеком для «левацких газетенок», к каковым причисляет и «Обсервер».

Он пылал благородным гневом.

— Кукла чертова! Как она смеет писать такую гадость о моей дочери! Ты заслуживаешь самого уважительного отношения, солнышко. Хочешь — поговорю с Томасом Майлсом?

Томас Майлс в достопамятные времена был главным редактором какой-то газеты, но даже я знала, что отнюдь не «Обсервера». В этом был весь мой папа.

У меня было чувство, что надо мной потешается весь мир; я боялась выходить из дому, потому что это было все равно что идти по улице голой.

Я потратила неприличное количество времени на гадание, кто такая эта Элисон Янсен и чем я ей так насолила. Я даже подумывала о том, чтобы подкараулить ее возле редакции и потребовать объяснений. Потом решила написать в редакцию и изложить свою позицию.

Антон сказал, что знает каких-то «ребят» в Дерри, они могут вложить ей ума арматурой, но я с ужасом обнаружила, что не хочу, чтобы ребята из Дерри это делали. Я хотела сделать это сама.

Но затем, в припадке самоуничижения, я пришла к заключению, что эта Элисон Янсен права и я просто бездарная кретинка; в жизни больше не напишу ни строчки.

В следующее воскресенье вышла рецензия в «Индепенденте» — такая же беспощадная, как и предыдущая. Снова со словами утешения позвонила Отали: «Завтра ее постелют в собачью конуру».

Меня это мало успокоило. Значит, теперь даже собаки будут знать, какую гадкую книжку я написала.

Потом вышло интервью с «Дейли Лидером»; вполне доброжелательное, если не считать того, что, по их версии, Антон работал поваром, а я даже не угостила репортера печеньем. Мне было жутко стыдно за себя из-за этого печенья — но не так, как папе, который гордится своей щедростью.

В результате я стала бояться газет.

Едва мы узнали, что у меня приедут брать интервью из «Книжных известий», как Антон был отряжен в «Сейнсбериз» за самым лучшим печеньем, которое можно купить за деньги. Но журналист его так и не попробовал, и в материале тема печенья не затрагивалась. На сей раз Антона обозвали Томом, а фотография, на которой мы с ним касаемся друг друга головами, была подписана так: «Лили и ее брат Том».

Затем зашла речь об интервью в «Дейли Эко» в рубрику «В домашней обстановке». Впрочем, о визите Марты Хоуп-Джонс я уже рассказывала.

— Лили, дело пошло! — Отали захлебывалась от восторга.

Посреди всех этих событий книжка на удивление все лучше и лучше продавалась. Я думала, что группа моих почитателей в Уилтшире, именующих себя «шабашем», — единичный случай, но оказалось, что с издательством уже связывалась аналогичная группа из Ньюкасла.

— Критики вас не полюбили, — говорила Отали, — а читатели — еще как!

Время от времени появлялись и хвалебные отзывы. Например, одна газета назвала чтение моей книжки «самым большим удовольствием, которое можно получить, не снимая одежды». И интерес прессы к моей персоне не охладевал. Но странное дело: положительные рецензии не производили на меня никакого впечатления. Ругательные я могла цитировать наизусть, а хвалебным — не верила.

44

Я открыла глаза, и меня разом охватило тяжкое предчувствие.

Лежащий рядом Антон сказал:

— Сегодня, кажется, нас ждет нечто ужасное, да?

Я вздохнула.

— Мы идем на воскресный обед к папе и Дебс в Деттол-хаус.