Книга Приключение на миллион - Питер Мейл

— Воп, — сказал Поллюс. — В таком случае лучше привези мне чек вместе с кейсом.

— Кто, я?

— Одним из условий сделки было то, что я получаю кейс из твоих рук. Только из твоих рук, Туззи, а больше я никому не доверяю. Я верю, что ты меня не обманешь. А теперь слушай внимательно.

Через пять минут Туззи уже пересказывал этот разговор лорду Клебу. Старый лорд, хорошо натренированный на десятилетиях парламентских интриг, сразу же почуял неладное и поспешил отстраниться от этой операции.

— Как жаль, что я не смогу поехать с тобой, старина, — сказал он, — поскольку меня срочно вызывают в Лондон. Я иногда думаю, что палата и дня без меня не сможет прожить. — Он наклонился и потрепал Туззи по руке. — Ну, ты же прекрасно справишься один, правда? Здесь нет ничего сложного. Возьми с собой юного Бенито.

— А как ты думаешь, это честная игра? Здесь нет никакого поддыха?

— Подвоха, старина, наверное, ты это имеешь в виду. Нет, я так не думаю. Должно быть, Поллюс использовал свои сомнительные связи и получил желаемый результат.

— Тогда почему он сам не может забрать кейс?

Клеб затянулся сигаркой, пытаясь придумать хоть одну убедительную причину, почему Поллюс не сделает это сам.

— Смешной народец эти корсиканцы, — сказал он наконец. — Они так много внимания уделяют понятию «уважение» — правда, вы, итальянцы, поступаете так же, не правда ли? Мне кажется, Поллюс считает, что ты тоже должен пострадать за те неудобства, которые он понес из-за этой кражи…

— А, — сказал Туззи. — Rispetto[85]

— Правильно, вот то самое слово, которое я искал. Жаль, что его так мало осталось в Англии. О чем у нас пишут в газетах? Застанут какого-нибудь конгрессмена со спущенными штанами и уж вой поднимают, как будто земля остановилась. Нет никакого уважения к правящим классам. Между нами, старина, — Клеб придал своему голосу конфиденциальную ноту, — именно поэтому мне и надо завтра ехать в Лондон. Газеты просто бушуют. Из-за чего, спросишь ты? Да просто один член Парламента, уважаемый человек, между прочим, был замечен разгуливающим в Гайд-парке в мини-юбке и на каблуках. Жутко неприятно для всех нас, доложу я тебе. Кошмарно неприятно. А все почему? Ходил не в ту школу, с этого все и начинается. Такого не скроешь, как ни пытайся.

* * *

День кончался, но впереди у Моро было еще много дел. Конечно, кое-что можно было поручить и Бонфису, но основные, более тонкие вещи — не говоря уже о переговорах с Парижем — ему пришлось взять на себя. Он внимательно изучил чертеж Сен-Мартина, выполненный Беннетом. В этой деревушке, как и во многих подобных поселениях, расположенных на холмах Воклюза, не было центральной дороги, которая бы проходила по всей деревне. Как будто она была специально спроектирована для его целей. Всего полдюжины грамотно расставленных людей, и из нее уже будет не выбраться. Прекрасно!

Анна и Беннетт в молчании сидели напротив и постепенно начинали выказывать признаки полного изнеможения — их лица становились все бледнее, глаза все больше западали, руки безвольно лежали на коленях. Моро почувствовал к ним что-то вроде симпатии: в конце концов, они показали себя с самой лучшей стороны и совсем не ломались при даче показаний. Благодаря им его карьера закончится на самой высокой, пафосной ноте. Наверное, надо их тоже как-то отблагодарить. Может быть, намекнуть об их сговорчивости в Париже?

— Bien, — сказал он. — Думаю, на сегодня мы можем закончить, тем более что завтра нам всем рано вставать. Ну а что касается сегодняшней ночи, — он развел руками, как бы извиняясь за причиненные неудобства, — придется вам побыть нашими гостями. Бонфис устроит вас поудобнее. Ты слышишь, Бонфис? Подбери для них самую тихую камеру, размести с удобством да позвони в ресторан за углом, пусть пришлют еды. — Он кивнул, давая всем понять, что аудиенция закончена, и опять взялся за телефон.

Бонфис вел арестованных вдоль ряда камер, с трудом сдерживаясь, чтобы не обернуться и не наорать на них — с какой стати он, капитан полиции, должен размещать их в камере как паршивый гостиничный клерк? Он толкнул дверь — две койки, окно за решеткой, острый запах хлорки — и пропустил их внутрь.

— Еду вам принесут, — процедил он и повернулся, чтобы идти.

— Капитан? — Голос Беннетта остановил его. — Мы бы хотели посмотреть меню. — Он наклонил голову. — Если вас не затруднит.

Бонфис напряг все мускулы тела, чтобы не броситься на англичанина и не избить его до бесчувствия. Повернулся на каблуках и отправился в поисках сержанта. С него хватит, больше унижений он не вынесет. Меню, черт его побери!

Беннетт обнял Анну за талию и привлек к себе. Она благодарно прижалась к нему, усталая, обессиленная, мягкая. Потом подняла на него глаза — серьезные, широко раскрытые, полные надежды.

— Все почти закончилось, да?

Беннетт кивнул.

— Дорогая, мы почти победили, но будет жаль, если на последнем этапе мы умрем от голода.

* * *

Этот ужин они никогда не забудут, не столько из-за пищи, сколько из-за экзотической обстановки, в которой они ее поглощали. Из ресторана прислали официанта, молодого алжирца, который работал во Франции без разрешения и поэтому был в ужасе, что ему придется накрывать ужин в полицейском участке. Его руки тряслись, поднос дрожал, он попытался открыть бутылку вина, но вместо этого вонзил штопор себе в палец. Когда Беннетт извинился и сказал, что, к сожалению, он не может дать ему чаевых, официант выскочил из камеры, посасывая раненый палец и закатывая глаза от изумления. Так вот как они содержат преступников во Франции! Какая это все-таки загадочная и таинственная страна, полная невиданных чудес, а ведь его папа в Оране именно так про нее и рассказывал.

Беннетт поднял бокал вина и взглянул на Анну.

— Я ведь обещал тебе обслуживание в номере?

Пока ели, они слышали множество шагов, раздающихся в коридоре и затихающих около их двери, и видели любопытные глаза, глядящие на них сквозь круглое отверстие — всем полицейским было любопытно взглянуть на бывших опасных преступников, а ныне привилегированных гостей отделения. Молодой жандарм вошел в камеру, чтобы убрать со стола, выдал им махровые, жесткие от постоянных стирок тюремные полотенца и проводил в пахнущую карболкой, но тем не менее лучшую в мире душевую с горячей водой. Наевшиеся, чистые и совершенно обессиленные, они упали на койки. Вскоре в соседние камеры начали поступать первые дебоширы, пьяницы и хулиганы, герои субботних попоек, но Анна и Беннетт не слышали ничего — они спали как убитые.

22

Анна и Беннетт проследовали за Бонфисом по коридору, по обеим сторонам которого располагались камеры для временно задержанных. Они не могли удержаться и то и дело поглядывали на своих вчерашних соседей, многие из которых были отделены от коридора лишь стальными прутьями. Грязные, оборванные, окровавленные тела лежали, скорчившись, на койках, издавая храп всех тональностей и мощностей, или сидели на полу, уронив головы на руки, и, видимо, думали об ожидающем их наказании. Бр-р, вот воскресное утро в трущобах — вонючее, грязное, безнадежное. Зато когда они вышли на улицу, сладкий, свежий морской воздух ударил им в нос соленой пеной прибоя. Было шесть часов утра.