Книга Последняя дверь последнего вагона - Владимир Ильин

— Нет-нет, — торопливо заверяю его я. — Я буду как все…

С одной стороны, конечно, было бы проще, если бы я жил один — например, это решало бы проблему связи с Астратовым и Онегиным. Однако Дюпона, если он здесь, такой особый статус может насторожить. Кроме того, совместное проживание с тем или иным подозреваемым поможет лучше изучить его. Тезке агента Малдера пока не стоит говорить о том, что мне придется поменять несколько соседей по номеру. Пусть это будет для него сюрпризом…

— Далее, — ровным голосом продолжает Лабецкий. — Распорядок дня у нас стандартный, и никто вас не принуждает его соблюдать. Но учтите, что если вы пропустите прием пищи по графику, то никто вас потом не накормит. Одеждой, постельными принадлежностями и всем необходимым вы будете обеспечены. Если будут какие-то особые пожелания, мы всегда готовы рассмотреть ваш заказ. В принципе, интернат находится на особом положении, и средств на его финансирование государство пока не жалеет. Но опять же — в разумных пределах. А то попался нам тут один бывший банкир, который с ходу потребовал отдельный особняк с бассейном, целый штат прислуги, включая личных массажисток, и несколько турбокаров самых дорогих марок. Пришлось отказать!

Он разводит руками с мнимо сокрушенным видом.

— А как тут обстоит дело с деньгами?

— А никак, — весело отвечает Лабецкий. — В этом смысле у нас, знаете ли, коммунизм. Или первобытный строй. Во всяком случае, денежные знаки хождения не имеют. Магазинов-то у нас все равно нет… Нет, вначале они были. Продуктовый, книжный и даже небольшой универмаг. Но потом выяснилось, что отдельные сердобольные продавщицы умудряются проносить на территорию запрещенные товары по заказам наших воспитанников, и всю торговлю пришлось прикрыть. К тому же обладание деньгами побуждает людей совершать всякие глупости… азартные игры, тотализатор, прочие грехи… Поэтому даже если кто-то решит возобновить занятия своей прежней деятельностью, то ему не стоит надеяться на доход. Потому что по вполне понятным причинам результатам этой деятельности суждено увидеть свет еще не скоро. А может быть, и вообще никогда… Вы понимаете, что я имею в виду, Виталий Игоревич?

Понимаю, как не понять, господин доктор педагогических наук! Все вы понятия не имеете, что вам делать с этими взрослыми детьми, свалившимися на вас как снег на голову. И даже если планету удастся уберечь от гибели, то и тогда вы еще долго будете ломать ваши ученые головы, пытаясь придумать наиболее Удобные варианты объяснений того, каким образом множество людей, считавшихся погибшими, сумели вернуться с того света в другом облике. Сказать людям правду вы вряд ли согласитесь, потому что предание Реинкарнации широкой огласке означает крушение прежних устоев цивилизации и вообще неизвестно, к чему оно может привести. Значит, придется либо лгать человечеству, либо продолжать держать жертв реинкарнации под замком…

— Также обращаю ваше внимание на то, что связь с внешним миром временно запрещена, — продолжал заведующий. — Хотя к вам это, разумеется, не относится… Кстати, именно этот запрет вызывает наибольшие нарекания со стороны наших подопечных. И это вполне понятно. Вернувшись с того света, каждый прежде всего хочет известить об этом своих родных и близких. А мы этого допустить не можем. В особо тяжелых случаях пытаемся компенсировать этот запрет иными средствами…

Интересно, какими? Лично я вижу лишь один способ: спиртное в немереном количестве. Или инъекцию чего-нибудь успокоительного внутривенно. Утром, днем и вечером. А еще — смирительную рубашку, для особо тяжелых случаев.

— Ну кажется, все, — разводит руками Лабецкий. — Или я что-то забыл? Может, у вас есть какие-то вопросы ко мне, Виталий Игоревич?

Конечно, есть. Столько, что хватит на продолжительное интервью.

— Вы давно здесь работаете, Фокс Максимович?

— Смотря как оценивать, Виталий Игоревич. Формально — год с небольшим. Но когда я буду уходить на пенсию, то попрошу, чтобы мне засчитали этот срок в трудовой стаж с десятикратным коэффициентом.

Нет, люди поистине неисправимы. Даже накануне гибели они умудряются думать о далеком будущем, которого попросту может не быть. Что это — инерция мышления или своеобразный защитный механизм психики?

— А сколько всего воспитанников у вас числится на сегодняшний день?

— Вам нужна точная цифра?

— Да нет, можно примерно…

— Ну, а если примерно, то около ста пятидесяти душ.

Хорошо, что меня — а точнее, Астратова — интересует не весь контингент Дома, а лишь избранные лица, в количестве не больше десяти. Если тратить на каждого целый день, то светит мне проторчать здесь не меньше недели. Это если вдруг мне повезет и я сразу наткнусь на Дюпона.,. Хотя в этом плане мне никогда не везло. Вечно приходилось перебирать всю стопку вариантов до конца, и правильный ответ неизменно лежал в самом низу…

— Есть ли у интерната какие-то особенности по половозрастному составу? Например, кого больше: молодых или пожилых? Мужчин или женщин?

— Знаете, я затрудняюсь ответить с ходу… По-моему, особых перекосов в ту или иную сторону нет. — Он вдруг оживляется. — А вы знаете, среди них даже дети есть! То есть настоящие дети, которые погибли в прошлой жизни до совершеннолетия!..

— Им-то, наверное, легче, чем другим, привыкнуть к новому телу?

— Зато нам с ними труднее работать, Виталий Петрович. Ведь одно дело, когда человек уже прожил одну | жизнь, овладел какой-то профессией, в целом — состоялся как личность. И совсем другое, когда психологическому шоку, связанному с реинкарнацией, подвергается подросток. После реинкарнации эти отроки готовы поверить в любую чушь, понимаете?..

— Не очень.

— Ну ладно, это вы еще сами увидите… Понимаете, когда незрелый разум сталкивается с такими явлениями, как реинкарнация, переселение душ, то единственное, что он может из этого вынести, так это веру в существование бога. Всемогущего и всемилостивого. Бывают инвалиды детства, и это страшно. Но религиозные фанатики в лице подростков — гораздо страшнее, Виталий Игоревич, поверьте мне…

Как интересно в этом повзрослевшем вундеркинде сочетаются деловитость администратора и нормальные человеческие качества… Обычно с первого взгляда удается определить, кто перед тобой: свинья или благородный человек, эгоист или филантроп, мерзавец или добряк. А тут и не поймешь сразу, чего в моем собеседнике больше: стремления служить своим шефам из ОБЕЗа любой ценой или искреннего желания помочь людям, попавшим в безвыходную ситуацию. Хотя, с другой стороны, зачем мне это? Какая разница, кто этот тип по своей сути? Разве не все равно, гнилая у него душа или белоснежная, если главное для меня — выполнить свою миссию? Любой ценой, кстати…

— А что вы можете мне рассказать о персонале вашего… интерната, Фокс Максимович?

Странно. Вопрос мой вызывает у него явно не ту реакцию, на какую я рассчитывал. Особенно если учесть, что никакой такой особой реакции на подобный вопрос я и не предполагал.