Книга Мятежник - Андрей Плеханов

– У нее было два запаха. Свой – слабый, еле различимый, такой нежно-цветочный. Он вызывал у меня не огненную страсть, а доброе, нежное желание погладить по светленькой, такой аккуратной головушке, прижаться к теплым мягким губам, провести щекой по животу, перевернуть вверх попкой и оттянуть резиночку трусиков...

– Демочка, сладкий мой, заткнись, а? Издеваешься, что ли?

– Сама спросила. Но был у нее и другой запах. Чужой. Очень страшный. Какой-то животный, нечеловеческий. Он появлялся, когда в нее вселялся Гоор-Гот. Когда она превращалась в отвратительную ведьму. И когда я вижу Яну теперь, я сразу вспоминаю этот визжащий аромат козлиного мускуса. Я знаю, что передо мною стоит милая, замечательная девушка, искренне верующая в Бога, добрая, ни в чем не виновная. Но я ничего не могу поделать с собой! Мне хочется зажать голову руками и бежать – бежать куда глаза глядят. Это подсознательные ассоциации, Лека. Обоняние – это ведь более глубинное, неосознаваемое чувство, чем, например, зрение. И это воспоминание запахов действует где-то там, в подкорке, оно сводит меня с ума, приводя в панику. Так что не переживай, Лека. Яна для меня – запретный плод. Я боюсь ее.

– Вот еще. Больно надо переживать! – Глаза Леки повлажнели. – Демик. Демик. Демик... – Она закусила губу. – Хорошо же тебе досталось, если ТЫ начал бояться кого-то! Милый мой! Не бойся никого, ладно? Я тебя вытащу, что бы с тобой ни случилось. – Она потянулась губами к лицу Демида.

– Подожди, подожди! – Демка рывком вскочил со стула, едва не сбросив девчонку на пол. – Это что такое?

– Ты что, с ума сошел? – Лека уже привыкла к дурацким взбрыкиваниям Дика, но сейчас она боролась с искушением дать ему затрещину. – Что еще случилось?

– Вот это... – бормотал Демид, роясь в фотографиях на диване. – Я видел ее... Вот, вот она!

– Кто – она?

– Фотография. – Демид впился в пожелтевший снимок глазами. – Что это такое?

– Ты что, ослеп? Деревья какие-то, горы. Да тут тонна таких пейзажей.

– Хоть что-нибудь тут написано? – Дема перевернул снимок обратной стороной, там выцветшими лиловыми чернилами было нацарапано одно слово – «Алтай». – И это все? – Демид обследовал фотографию со всех сторон, даже посмотрел на свет, словно там скрывалась карта неведомого клада. – Алтай... А какая часть Алтая? По-моему, он довольно большой...

– Да что ты привязался к этой фотке? – Лека начинала выходить из себя. Была у Демида такая дурная черта – он мог по часу заниматься мысленными умозаключениями, бормоча при этом совершенно бессмысленные обрывки фраз и не обращая внимания на бедную Леку, которая лопалась от любопытства. – Что ты нашел тут такого? Сосны, что ли, в какой-то знак складываются?

– Нет. Вот это! – Дик ткнул пальцем в черную точку. Она угнездилась на скале, а скала занимала задний план обычного пейзажа осенних гор. При желании можно было рассмотреть в снимке что-то необычное, вызывающее неосознанную тревогу. Ломаные линии ветвей, изогнувшиеся в невысказанной муке, мрачные клубящиеся облака, сгорбившиеся усталые горы, сглаженные тысячелетними ветрами. Но обратить внимание на эту дурацкую точку?! Тем более, что снимок был некачественным, плохо промытым, и желтые пятна фиксажа разъели его некогда глянцевую поверхность. Лека фыркнула:

– Слушай, поскобли это пятнышко ногтем, а? Может, это муха нагадила?

– Сама ты нагадила! Это вход в пещеру!

– Ага... – Лека ядовито улыбнулась. – А там – со-кровиш-ша! Драгоценности! Кучами лежат! Алмазы! Брульянты!!! Под ногами валяются!!! Видеомагнитофоны, лазерные проигрыватели, компьютеры «Макинтош»! Их спрятал туда великий пират Флинт в пятнадцатом веке! – Лека ходила по комнате, горланила и размахивала руками. – Специально для таких великих сыщиков, как мы с тобой!

– Ай-ай-ай, девушка, как некрасиво! – Демид укоризненно покачал головой. – Ходите голая по квартире, без лифчиков, можно сказать. Кричите что попало. Старым умным людям не верите. Ну и ладно! Не хочете – и не надо. А я делом занят!

Он повернулся к Леке спиной, взял паяльник и начал задумчиво тыкать им в свои микросхемы. Снимок он поставил перед собой. Временами он бросал инструмент, таращился на фотографию, чесал в затылке и издавал невнятное бормотание:

– Ну да... То самое?.. Нет. Нет? А если... Но почему Алтай?.. Я-то думал... Надвинулись шершавыми боками... Алтай... Ладно, плюнь... Ну уж хрен вам, господа... Ладно, ладно, разберемся...

Лека не выдержала и ушла на кухню – готовить обед. Жрать этот мыслитель требовал регулярно.

* * *

– Знаешь, Лека, я хочу съездить кое-куда. – Демид стоял посреди комнаты и охапками укладывал фотографии в «дипломат». – Вернусь поздно.

– Куда это ты намылился?

– К маме. К маме я хочу съездить, понимаешь?

– А меня возьмешь?

– Тебя? – Дема озадаченно посмотрел на Леку.

– Ну да. Почему бы мне не познакомиться с твоей мамой?

– Я думал, что ты не горишь желанием общаться с чьими-либо родителями.

– Я хочу увидеть твою маму! Я хочу понравиться ей!

– Ты хочешь понравиться? Как же? Разобьешь окно? Наговоришь кучу гадостей?

– Глупости какие! Ты же понравился моим родителям. А чем я хуже? Я хорошо буду себя вести, честное слово.

– Ладно. – Демид покрутил на пальце ключи. – Я – в машине. Уезжаю через десять минут. Прособираешься дольше – пеняй на себя. И не напяливай на себя ничего вызывающего. Платьице какое-нибудь простое есть у тебя?

– Я – пулей! – Лека уже рылась в шкафу, и блузки, топы, трусики и рубашки вылетали оттуда, размахивая пестрыми крылышками. – Я мигом, Демка!

* * *

Дема нажал кнопку звонка, и Лека снова удивилась сама себе. Она ужасно волновалась. К тому же это дурацкое платье... Руки как-то неловко торчали из него, оборки на воротнике кололи шею, а ножки, ее гладкие загорелые ножки были прикрыты подолом ниже колена. А Демиду, похоже, наряд Леки понравился. Он восхищенно причмокнул губами, когда она выпорхнула из подъезда, как воздушное создание, в шубке, из-под которой выглядывало атласное голубое платьице, украшенное кружевами и затянутое шнурками сзади на талии, с какими-то немыслимыми рюшечками и воланчиками. Он даже не высказал всего, что думал по поводу ее получасовой задержки. Он даже выскочил из машины, даже открыл дверцу, даже поддержал ее за руку, когда она садилась на переднее сиденье, и поцеловал в раскрасневшуюся щечку. Ради такого стоило вытерпеть любые муки.

В подъезде воняло кошачьей мочой, штукатурка облупилась, а просторные лестничные клетки были забиты старым деревянным хламом. Дверь, в которую они позвонили, единственная выглядела здесь аккуратной – с добротной узорной филенкой, со звонком, не висящим на проводах, с чистым ковриком под ногами. «Наверное, Дема бывает здесь достаточно часто, – подумала Лека. – Вот уж не думала, что он такой заботливый сын... Интересно, как выглядит его мамочка?» Она представила морщинистую седую старуху, в инвалидной коляске, с безумным взглядом. «Зачем в гости напросилась? О чем я буду с ней разговаривать? Дура я, дура».