Книга Ребус. Расшифровка - Андрей Константинов

– Так и еще, слушай сюда, «бедный люд»! – не выдержал Копытов. – Комендант здания, подчиненные которого завтра также будут противостоять нейтронной атаке, грешит на нас. Причем не просто грешит, а уже накатал бумагу в ОСБ. Мол, двенадцать стульев, крепких, кумачовых, из актового зала увели и пропили.

– Ну, конечно! А кроме нас, что, некому?!! – вспыхнул Каргин.

– А твоя версия? – поинтересовался Нечаев.

– Это явно деклассированный элемент из числа вольнонаемных! У них зарплата совсем копеечная, – отрезал Эдик и сам умилился такому абсурду.

– Может быть… – задумался Нечаев.

– Вот только не надо на вольнонаемных грешить! Они до такой наглости не додумаются! А стулья эти, мне так кажется, видел я в одном шалмане! – неуклонно подбирался Копытов к сути.

– Ну и что?! – выдал себя Каргин.

– А то, что в этом же заведении, где вы, кстати, постоянно пьете в долг, работает твоя пассия!!!

– Бред! – это было выдохнуто уже совсем неубедительно.

Эдик зыркнул на своих собутыльников – Нестерова с Пасечником. Те нервно заерзали и столь же нервно захмыкали, поддерживая Каргина. Получился эдакий неубедительный пересвист.

– А почему, собственно, двенадцать?! – снова воспрянул Эдик. – Что за приписки?!

Александр Сергеевич и Пасечник замерли. Это был провал.

– Так, мужики, мы что-то в сторону ушли… О тревоге договорились? Тогда все по местам. Пока время есть, подчистите сейфы. После тревоги не исключена выборочная проверка секретной документации. Завтра по Управлению дежурит начальник отдела кадров, а он у нас, как вы знаете, любитель… Короче, все. Давайте, займитесь чем-нибудь, – вовремя прервал разборки Нечаев, понимая, что вскрывается эпизод, который может потянуть за собой еще очень многое.

– Да, подчистить не мешало бы… – пробурчал себе под нос Каргин.

Уже дня четыре, как Эдик не открывал свой сейф, который согласно приказу с нулями должен был неуклонно опечатываться его личной печатью. Между прочим, приказ сей строго регламентировал вообще все, что только возможно регламентировать. Словом, незаменимый во всех отношениях документ, своего рода «Зерцало жизни». Там были даже следующие «вирши»: «…категорически запрещается хранение клея…» Клей в сейфе Эдик не хранил, потому что клея у него не было. Зато совсем недавно в нем лежала ржавая граната РГД-1, которую Каргин отобрал у своего алкаша-соседа и аккуратно положил в сейф. Примерно неделю назад бригадиры начали дурачиться в своем кабинете и слегка толкнули сейф – внутри что-то покатилось и щелкнуло.

– Это «ж-ж-ж» мне очень не нравится, – вспомнил о гранате Эдик и больше к сейфу даже не подходил. Однако в какой-то момент Нечаев срочно затребовал у него некую важную бумагу. Каргин загрустил, с лицом камикадзе взялся за металлическую ручку и задумался вслух:

– Надо бы саперов вызвать…

– Ага, а еще минеров и каскадеров! – разозлился присутствовавший при этом Нестеров. – …А если все-таки бумкнет, то репортаж назовем: «И на первый взгляд как будто не слышна!» Уйди с глаз моих!

В конечном итоге гранату достали и выбросили в ближайший пруд. Хотели сначала чеку рвануть, да по трезвости удали не хватило. А еще до этого хотели выцарапать взрывчатку и кинуть ее в канцелярию (в смысле шуткануть), но не знали, с какого бока она выцарапывается. Короче, не удалось посмеяться.

После совещания Нестеров направился прямиком в дежурку отдела. Сегодня здесь зажигал один из старейших дежурных Управы вечный прапорщик Прокопенко. Александр Сергеевич осведомился насчет лишней раскладушки и, получив положительный ответ, попросился оставить его в отделе на ночь. Вообще-то, подобного рода телодвижения руководством не приветствуются, но после разговора с женой ехать домой Нестерову решительно не хотелось. Бригадир корил себя за то, что поступает как последняя сволочь, поскольку дома ждала больная дочь. Но при этом Александр Сергеевич прекрасно сознавал, что именно сегодня общение с женой, подкрепленное артиллерийской канонадой тещи, могло обернуться куда большими неприятностями.

– С чего вдруг такая сознательность? – заподозрил неладное Прокопенко.

Он терпеть не мог любых представителей потенциально контролирующих органов.

– А куда ни кинь – всюду край! Если вставать по тревоге в пять, так лучше и не ложиться! – замахал руками Нестеров. – А за гостеприимство с меня пузырь.

– По мне хоть всю жизнь живи, раз хороший человек, – немедленно согласился прапор.

– Юр, я тогда пойду, проветрюсь немного. А часикам к девяти подгребу обратно. Лады?

– Без проблем, Сергеич. Если ворота будут закрыты, звякни прямо сюда – я спущусь.

Нестеров вышел на воздух и, малость поразмыслив, двинулся в направлении до боли знакомого заведения, благо сдача от накануне выданной Санычем пятисотки вполне позволяла не сильно, но расслабиться. В эту минуту бригадиру казалось, что сейчас он поступает назло жене, хотя на самом деле ему до банальности просто хотелось выпить. Кстати, «крепких, кумачовых» стульев в кабаке уже не наблюдалось. Похоже, предусмотрительный Эдик Каргин успел побывать здесь чуть раньше.

В это же самое время до боли схожее с Нестеровским желание испытывал и Паша Козырев. Загнав оперативную машину в гараж, он скоренько отписался, переоделся, вышел на улицу и первым делом набрал мобильный номер Полины. Ему не терпелось, как минимум, справиться о ее самочувствии, а как максимум – напроситься в гости.

На Пашин входящий ответили далеко не сразу:

– Да?!

– Игорь?… Игорь Михайлович?… А Полина?… Полину можно?

– Козырев, это ты, что ли? Дык, какой я тебе, на фиг, Игорь Михайлович?! Мы же, помнится, все вместе на брудершафт пили. Если забыл – повторим, не вопрос.

– Можно Полину? – тупо повторил Паша, демонстративно проигнорировав жизнерадостный ладонинский настрой.

– Слушай, тут такое дело – она сейчас спит.

– Как? До сих пор спит?

– Ее с утра осмотрел мой персональный врач и рекомендовал хорошее импортное снотворное, чтобы побыстрее снять последствия стресса.

– Она что, в больнице?

– Почему в больнице? Здесь, у меня, в Репино. Слушай, Пашка, а давай-ка ты лови тачку и подъезжай к нам сюда. Может, к тому времени Полинка оклемается, тогда и пообщаетесь. Ты же, насколько я знаю, один живешь?… Дома особо никто не ждет? А ближе к ночи можем на баркасе в залив выйти.

– Нет, спасибо. Мне завтра на работу рано вставать, – ответил Паша и, сухо попрощавшись, отключился.

Слова Ладонина «здесь, у меня» и «Полинка» моментально задели самую чувствительную струнку в Козыревской душе. Впрочем, какое там задели? Резанули ножом по самому сердцу. «Грусть, разочарование, пустота и крушение надежд», – так сказал бы романтик-поэт. «Да, жопа полная», – согласился бы с ним циник-прозаик.