Книга Сказание об истинно народном контролере - Андрей Курков

И Марка ослепило. Он поднял обе руки к лицу, пытаясь закрыть глаза, и даже ударил себя клеткой по подбородку. — Да бросьте! — снисходительно хмыкнул старший лейтенант. — Что, солнца не видели?!

Постепенно Марк привык к солнечному свету. Опустил руки. Осмотрелся: перед ним, как в сказке, лежала потрясающей красоты и в то же время совершенно обычная русская земля. Леса, холмы, поля. орешники. Тропинки разбегались веером от порога, на котором он стоял.

Посмотрел на стоявшего рядом Волчанова. Хотелось объяснения этому чуду, научного объяснения. Ведь там наверху еще сорок минут назад шел дождь, а тут — звонкое русское лето и даже слышны птицы!

Но Волчанов молчал и улыбался.

«Кузьма может перегреться!» — подумал внезапно Марк.

Снял шерстяной чехол с клетки и спрятал его в карман плаща.

— Пойдемте! — наконец прозвучал голос Волчанова. — За мной идите!

Одна из тропинок поплыла под их ногами, извиваясь, как весенний ручеек.

Слева орешник, справа елки, впереди спуск в овражек.

Воздух какой-то особенный, еловый. Сверчок поет где-то, как в детстве — в белорусской деревне за печкой в бабкиной хате.

Вот и речушка; и мостик деревянный через нее. И снова вверх на холм плывет тропинка.

Шли долго.

— Стоять! — скомандовал Волчанов. — Вы готовы?

— Да, — Марк кивнул.

— Ну, тогда… — и старший лейтенант не договорил, но дальше уже не шел, а крался по тропинке, мягко ставя подошвы своих сапог, и даже дыхание затаивал. Снова остановился.

— Смотрите! — он чуть отошел от тропинки и подозвал артиста пальцем. — Туда смотрите!

Иванов, тоже затаив дыхание, посмотрел в указанном направлении. И увидел среди ветвей и веток шалашик и какого-то старичка, сидевшего к ним спиной, одетого в коричневые брюки и жилетку. Под жилеткой виднелась синяя рубаха.

— Идите, выступите перед ним и сразу назад! — строго прошептал старший лейтенант.

Марк кивнул и, перехватив клетку с Кузьмой из левой руки в правую, пошел.

На хруст мелкого хвороста под ногами Иванова старичок обернулся.

Разделяло их метров шесть.

Марк, увидев лицо старичка, остановился, обомлевши. Рука судорогой сжала кольцо клетки.

Старичок хитровато улыбнулся.

— Ну, голубчик, идите-ка сюда! — произнес он теплым медовым голосом.

Марк осторожно приблизился. Остановился в двух метрах от старичка.

— Зачем пожаловали? — спросил хозяин шалашика, сунув по-деловому большие пальцы обеих рук в карманчики жилетки.

«А-а-а! — начал догадываться Марк. — Сегодня же двадцать второе апреля… Но ведь он умер в двадцать четвертом?!» — Ну что вы молчите, голубчик? Вы так и с женой своей молчите? С родителями? Друзьями?

Марк дрожащими руками отпер дверцу клетки, просунул внутрь руку, не очень вежливо вытащил Кузьму и сразу посадил его себе на левое плечо. Но птица тотчас прошлась цепкими лапами по голове и оказалась на правом.

— Читай, Кузьма! — скомандовал Марк без обычной игривости в голосе.

Кузьма чувствовал холодность хозяина.

Он покрутил клювом, разыскивая микрофон, но микрофона здесь не было.

— Наша земля холодна словно лед, — зазвучал голос Кузьмы. — Ей мало отпущено теплых дней…

Марк облегченно вздохнул. Теперь, пока птица читает, он может рассмотреть старика получше. Неужели это он?!

Неужели?

Мешали птицы, хлопавшие крыльями прямо над ними, в кронах сосен.

Партия скажет — и счастье придет, Партия взглянет — заря горит…

«Спасибо» — наш эскимосский народ Партии Ленина говорит.

«Хоть бы уже быстрее наверх и домой, — думал Марк, отвлекшись от разглядывания старика. — Может, действительно на майские не будут меня трогать. Вот было бы хорошо».

И было детство розовым, как утро, — птица читала уже следующее стихотворение — И все ему казалось нипочем.

Глазами он напоминал якута,

А по отцу был мальчик Ильичом…

Марк вдруг захотел кушать. Он вспомнил, что не ел в этот день, да и есть в его служебной квартире было нечего. Жил он там редко, и один, без жены. Все его лучшие мечты о пище были связаны с расположенной через три дома столовой работников столичного водопровода. Пускали его туда охотно, зная, что Марк — артист. Он даже замечал каждый раз, что одна молоденькая белобрысая раздатчица делает для него порции намного большие, чем для водопроводчиков. Может, он ей нравится?! Мысль эта приятно согрела Марка и немного отвлекла от недовольного отсутствием пищи желудка. А Кузьма читал, и старик внимательно слушал его, был старик, кажется, ошарашен и тронут, в его глазах блестели слезы.

И когда все уйдут отсюда

И затихнет людской прибой,

Я немного одна побуду,

Я побуду, Ильич, с тобой…

Опять заныло правое плечо у Марка. Но настроение было хорошее.

Кузьма шпарил программу без сбоев и без пауз.

Еще одно, и все…

Потом надо будет вернуться туда, за ели. Там стоит и ждет старший лейтенант Волчанов.

Марк посмотрел на эти ели и встретился с Волчановым взглядом — глаза, нос и пол-лба старшего лейтенанта были видны между двумя еловыми ветками.

…Косит глазом конь буланый и копытами частит. Арестованный Ульянов Не особенно грустит…

— Последнее! — сам себе прошептал Марк Иванов с радостью.

Старик покачал головою изумленно, провел пальцами под своими узковатыми глазами — слезы вытер. Был он, кажется, доволен.

Попугай, не дочитав последнюю строфу, замолчал.

Марк понял, что продолжения не будет, но на Кузьму не разозлился. Посмотрел в сторону Волчанова и увидел призывный жест его руки, высунувшейся из ельника.

Старик молчал. Ожидать аплодисментов от него не стоило. Но видно было, что он очень тронут.

— С днем рождения! — поклонившись, прошептал Марк.

Попугай тоже поклонился заученно.

Добрая улыбка появилась на лице старичка. Он стал рыться во многочисленных кармашках коричневой жилетки. Наверно, искал что-то, может быть, хотел что-то подарить Марку.

Но рука Волчанова властно звала к себе, и, помедлив минуту, Марк еще раз поклонился и пошел к ельнику.

Пошел, даже не оглядываясь.

Хотелось спросить у старшего лейтенанта: неужели это действительно Он?

— Кто это? — наконец, оказавшись за елями, прошептал мучивший его вопрос Марк.

Волчанов не ответил.

Они уже шли назад по тропинке.