Книга Благодетельница - Елена Модель

«Так, надо что-то делать», – подумала Вера и встала из-за стола. Она подняла полные руки кверху и тем самым извечно женственным жестом, который приводит в смятение мужскую плоть, вытащила шпильки из прически. Волосы у нее были тонкими, но очень длинными, ниже пояса.

Вера не задумывалась о том, что делает и какое впечатление произведет на едва знакомого мужчину столь легкомысленное поведение уже немолодой женщины. Она хотела говорить, говорить с ним о себе, о своей жизни, но ей не хватало слов и тогда она нашла другой язык, на котором женщина может сказать все, а мужчина – все понять, если, конечно, захочет.

Она подошла к двери и, сунув руку за холодильник, щелкнула выключателем. Свет погас, но на кухне остались блики света – от луны, окон соседних домов, фар машин. Все эти отсветы беспокойно метались, отчего у Берндта создавалось ощущение, будто он находится в поезде, который бесшумно несется в неведомую даль. Он закрыл глаза и ощутил на губах поцелуй, но не удивился, он этого ждал. Он этого ждал много лет, думая, что живет. А вот теперь, почувствовав теплую нежность женских губ, он чуть не захлебнулся в этом влажном, неповторимом ощущении счастья и понял, что все бессмысленно, кроме этого момента. Верины волосы щекотали лицо, от нее нестерпимо пахло чем-то женственным, терпким.

– Я тебя люблю… – произнес Берндт и удивился собственному голосу, такому чужому, низкому.

Вера приподняла юбку и, широко расставив ноги, оседлала его колени. Теперь она была всюду – сверху, снизу, с боков, она как будто замкнула его в себе, и в этом состоянии хотелось остаться навсегда.

– Я тебя люблю… – еще раз повторил Берндт, глядя, как Вера освобождается от свитера. В ее теле, обмякшем, давно потерявшем форму, было нечто волнующее, женственное, оно было неидеально, но это вызывало ощущение такой сокровенной, такой интимной близости, что хотелось заплакать и забыться – совсем, до конца. Берндт спрятал лицо в ее мягкую, душистую грудь и, глубоко вздохнув, потерял счет времени.

Они все еще были на кухне. Вера сидела, поставив локти на стол, и дула на широкую чашку, в которой дымился чай. Ее руки с заостренными локтями, полные в предплечье и с удивительно тонкими запястьями, по своей форме напоминали рюмочку. Чашку она держала по-русски – двумя руками в растопыренных пальцах. Пожалуй, такого в Германии не увидишь: даже плохо воспитанный человек все-таки возьмет чашку за ручку. Он улыбнулся.

– Ты чего смеешься? – смутилась Вера.

– Я не смеюсь, а улыбаюсь.

– А улыбаешься чего?

– Ты мне нравишься, ты красивая.

– Ой, да брось ты! – Вера поставила чашку на стол и немного с запозданием всплеснула руками. – Какая уж тут красота! Старая я.

– Ну и что, что старая. Старая тоже красивая, я тоже старая.

– Ты мужчина. – На слове «мужчина» Верин голос сделал многозначительный виток. – Вон у нас все старики на школьницах переженились.

– А я не хочу школьница. Я такая, как ты, хочу.

Его слова доносились до Веры как будто издалека, как сквозь шум водопада. Она была совершенно оглушена внезапно случившимся счастьем. Все происходящее было настолько невероятно, что она никак не могла определить свое место в сложившейся ситуации. Все казалось каким-то ненастоящим. И она сама, и этот мужчина с его удивительными признаниями, и даже эта до отвращения знакомая кухня вдруг изменились, став одновременно новыми и какими-то чужими. Вера не знала, куда себя девать. Ей было неловко. Она была смущена, как впервые выпущенная на сцену артистка, которая к тому же позабыла роль. Ей захотелось уйти, сбежать от самой себя. Она уже чувствовала, знала, что наверняка сделает что-нибудь не так и все испортит, как это случалось много раз, когда на горизонте появлялся мужчина, и все закончится, не успев начаться. В душе поднималась паника.

Берндт ничего этого не замечал, он только видел, как ее лицо внезапно вспыхнуло малиновой краской, что было очень красиво: румянец Вере к лицу.

– Скажи, Вера, – Берндт положил свою огромную ладонь на Верино плечо. – А ты столько много лет все живешь один? А у тебя не был друг, мужчина?

Вера лихорадочно вспоминала Галкины советы: не будь дурой, не болтай ничего лишнего. Но вот что считать лишним, та позабыла сказать. Если задуматься, то в ее, Вериной, жизни все было лишним. Так что же ей теперь, все время молчать? Она посмотрела на Берндта. Его некрасивое лицо с воспаленными ободками вокруг водянистых глаз стало вдруг таким родным, милым. Нет, она не будет с ним такой, как Галка. Она будет самой собой, такая, какая есть – неразумная, уязвимая, беспомощная. Все эти страшные недостатки, к борьбе с которыми ее ежедневно призывала жизнь, теперь, под теплым мужским взглядом, переплавлялись в какую-то удивительную смесь чего-то важного, даже нужного, нужного этому мужчине, которому так же одиноко, как ей самой. Вера слегка вздохнула и дотронулась кончиками пальцев до лежащей на ее плече руки.

– Знаешь, был у меня один человек. – Вера встала и подошла к плите. Готовить ей было нечего, но она громыхала кастрюлями, чайником, бессмысленно переставляя их с места на место – так было легче рассказывать. – Мы с ним пять лет прожили. Он был намного моложе меня. Высокий, как ты, – Вера обернулась и окинула Берндта оценивающим взглядом. – Нет, пожалуй, поменьше, но все равно красивый. Доктором работал.

Вера лукавила. Не было никаких пяти лет, а были короткие три месяца, которые закончились для нее полной катастрофой. Он действительно был моложе ее на десять лет, и действительно работал врачом у них в больнице. Красавцем он никаким не был. И с ростом Вера сильно преувеличила. Звали его Виктор Сергеевич. Когда он стал за Верой ухлестывать, она поначалу даже не поняла, чего от нее хотят? Уж больно невероятным казалось, что такой молодой, образованный человек может заинтересоваться расплывшейся, потерявшей всякую надежду на личную жизнь матерью пятерых детей. Но ухаживания Виктора Сергеевича становились все очевиднее, и в конце концов Вера, по совету все той же Галки, попросту пригласила его в гости. Он сразу согласился, приехал вечером и больше не уходил. Во всем этом с самого начала присутствовала какая-то странность. Человек переезжает в дом, где живут четверо детей (сын к тому времени съехал, мать умерла), и чувствует себя с первой минуты, как дома. И с Верой у него складывались непонятные отношения. Они спали в одной кровати, как муж и жена, но до Веры он почти не дотрагивался. Так, иногда повозится нехотя, и сразу на другой бок. Как будто ему все это совершенно не нужно. Зачем, спрашивается, переезжал? Но вскоре все разъяснилось само собой. Как-то ночью Вера проснулась с непонятным, тревожным чувством. Она открыла глаза и увидела, что Виктора Сергеевича рядом нет. «В туалет вышел», – подумала Вера и попыталась уснуть. Но сон не шел. Ей все казалось, что откуда-то из глубины квартиры доносятся странные звуки. Вера встала босыми пятками на холодный пол – тапок нигде не было – и, накинув байковый халатик, вышла из комнаты. В коридоре горел свет, и на кухне и впрямь что-то происходило. Не подозревая ничего плохого, Вера вошла в полутемную кухню. Здесь, на полу, было расстелено одеяло, и по одеялу катался голый Виктор Сергеевич с одной из ее близняшек.