Книга Благодетельница - Елена Модель

Странная это была жизнь. Она протекала как будто в двух измерениях. В одном из них пребывал Николай Константинович, давно надоевший себе и окружающим. В этом же измерении жила его семья: жена с напряженно-испуганными глазами – смотрит, как будто к чему-то прислушивается, – и два покрытых прыщами подростка – его сыновья. В этом измерении жизнь шла к концу, не было в ней больше ничего волнующего и интересного. Каждое событие, каждое движение повторялось в тысячный раз, не принося ни радости, ни страдания. Звянцев давно заметил, что жизнь уходит из человека постепенно, как жидкость из подтекающего сосуда. В молодости эта утечка незаметна, потому что жизнь вытекает медленно, по капле, а к старости она льется безудержно, как вода из открытого крана. И вот, оглянуться не успеешь, а сосуд уже пуст.

Но огорчало Звянцева не то, что жизнь почти кончилась, а то, что ему ее совершенно не жаль. Он даже поторапливал время, как будто хотел поскорее закончить с этим надоевшим мероприятием. И вот в это унылое однообразие, как ведьма на метле, ворвалась молодость со своей упругой, наглой красотой, со своей наигранной любовью и восхитительным, бешеным желанием жить. Вика, красивая и глупая, молодая и алчная, с бесцеремонностью сумасшедшей разворошила его жизнь, как залежалый пепел в печке, и, горячо дыша, развела жаркий огонь, на котором все его благополучие вспыхнуло, как жалкая кучка соломы. Она схватила его и увлекла за собой в то другое измерение, где никогда не бывает покоя, где все кружится и вибрирует в веселом, сумасшедшем ритме, как в пляске африканского шамана. И Звянцев, скинув старость, как ненужный рюкзак, подплясывал легко и проворно, сам поражаясь такой неслыханной резвости. Каждый раз, лежа в объятиях молодой любовницы и взлетая в счастливом беспамятстве до небес, он все же видел, как из того, другого измерения выглядывает старый, уставший Звянцев и горестно качает головой. В такие минуты ему хотелось взять что-нибудь тяжелое и проломить череп этому назойливому старику, который держит неусыпный контроль над его таким легким, воздушным счастьем. Сколько раз, целуя прекрасное Викино лицо, он клялся, что останется с ней навсегда.

Однажды он даже решился объясниться с женой. Вернувшись от Вики домой, он с порога заявил, что им нужно серьезно поговорить. Но разговора не получилось. Жена посмотрела на него грустным взглядом и сказала, что у нее рак и если верить прогнозам врачей, то жить ей осталось совсем недолго. Звянцева это сообщение совершенно потрясло. Ему казалось, что судьба сунула его носом, как нерадивого котенка, в горе, чтобы остановить безумие, в котором он последнее время жил. Николай Константинович сразу опомнился и принял меры.

На следующий же день он объявил Вике о своем решении расстаться с ней. Не без злорадства взглянул в последний раз на ее кислую физиономию и, презрительно хлопнув дверью, вышел из ее дома навсегда. Целый месяц он упивался своим благородством и чувством сострадания к больной жене. Ему казалось, что он избавился от тяжкого морального гнета и наконец-то может ровно дышать. Но уже на исходе первого месяца это ровное дыхание стало давать сбои. Мысль о болезни жены стала привычной и больше не беспокоила его. Жизнь опять потекла в своем привычном вялом ритме. Звянцева охватила тоска. Он чувствовал себя похороненным заживо в семейном склепе, населенном призраками. Жена со своей умирающей походкой, дети, которым ни до чего нет дела, – все-все в этом доме казалось чужим и даже враждебным.

На работе Звянцев забывался, но каждый раз, возвращаясь домой, он как будто стоял на распутье: направо пойдешь… налево пойдешь…

И на этом месте его дух отделялся от плоти. Плоть, обремененная чувством долга, уныло брела домой на умирание, а помолодевшая душа неслась, как безумная, туда – в безмятежную юную жизнь. И Звянцев, опустив плечи и тяжело переставляя ноги, плелся к машине, по пути воображая, как Вика сидит на диване, поджав под себя тонкие гладкие ноги, и, свесив голову, разглядывает розовый пухлый палец на ноге. Кончики ее волос щекочут кожу с внутренней стороны бедра, и Звянцев буквально умирал от желания дотронуться до этого места языком. Это ненасытное любопытство, с которым она постоянно разглядывала отдельные фрагменты своего тела, придавало ей сходство с обезьянкой. Звянцев умилялся до слез, до боли в сердце. Он садился в служебную машину и, тяжело откинувшись на заднее сиденье, обреченно произносил: «Домой».

Примирение произошло в день ее рождения. Звянцев подъехал к дому Вики на машине. Сказал водителю, чтобы тот ждал, что он скоро вернется, только передаст цветы, и вышел от нее под утро, когда рассвет уже нарушил сонную тишину города и звуки первых машин смешались с пением ошалевших от весны птиц. Звянцев мог бы с легкостью подхватить трели влюбленных соловьев: в этот момент ему была так понятна эта сладострастная песнь! Он с упоением вспоминал, как клянчил и унижался, выпрашивая у нее прощение, как прикладывал к вялым щекам ее детские ладони, и этот упоительный запах лимона, который исходил от ее кожи, ее наглые, с усмешкой, глаза. Не было на свете такой силы, которая могла бы заставить его отказаться от этого. Звянцев чувствовал, что пропал, но было так упоительно погружаться на дно сладкого омута! Никаких угрызений совести и раскаяния он больше не испытывал. Теперь осталось только ждать, ждать освобождения, чтобы, не прячась, наслаждаться любовью.

И вот долгожданный миг настал, жены не стало, не было больше никаких препятствий на пути к счастью. И Звянцев вдруг с ужасом понял, что не испытывает ничего, кроме страшной усталости. Как будто возраст всей тяжестью вдруг навалился на него, и он увидел себя одиноким несчастным стариком. Звянцев прошелся по кухне. В раковину водопадом лилась вода. Он подошел, закрутил кран. Все движения были механическими, ненужными. В комнате послышался приглушенный смех. Звянцев испугался. Разве можно смеяться в такой момент?! Его знобило. Он неуклюже запахнул пальто и втянул голову в плечи. В этот момент ему открылась истина. Он был отвратителен себе и с еще большим отвращением думал о Вике. Куда подевалось былое очарование, куда ушло жгучее чувство, которое разгоралось в нем каждый раз, едва он приближался к этому дому? Звянцев прислушался к себе. Нет, никакого отклика в душе. «Господи, как я мог не разглядеть подмену, – думал он, – как я мог принять всю эту белиберду за любовь, в то время как женщина, которую я по-настоящему любил, страдала и мучилась?» И Звянцеву стало ясно: не любовь к Вике, а измена являлась центральным пунктом этой истории, самой чувственной ее точкой. За всю свою жизнь он, Звянцев-победитель, так и не сумел взять верх над маленькой хрупкой женщиной – своей женой. Это была последняя попытка.

Звянцеву стало скучно. Он передернул плечами и, нарочно по-стариковски шаркая ногами, покинул квартиру, беззвучно закрыв за собой дверь.

Вика выбежала на кухню, с трудом сдерживая рвущуюся наружу беспричинную радость.

– Коля! – неуверенно позвала она. Ответа не последовало… – Колюшка… – Она заглянула в ванную, открыла дверь на лестницу, вернулась на кухню и стала искать Звянцева, как ищут затерявшийся ключ, заглядывая в углы и под стулья. Но Звянцева нигде не было.