Книга Рождественский пирог - Лора Локингтон

жить, но… — Он замолчал.

Я знала, что он хотел сказать. Замок был огромным, к тому же пришел в такой упадок, что одного только желания недостаточно, чтобы привести его в порядок. Интересно, что тут можно устроить? Скромный пансион? Нет, ну какой пансион из «Аббатства»? Тут требуется что-то очень роскошное, вроде отеля «Ритц».

— А что это за дела с фондом? — спросила я и тут же поспешно добавила: — Можешь не отвечать, если я сую нос не в свое дело. Просто я не понимаю, что происходит.

— Все нормально. Родители открыли для нас фонд, в который Дэйви и Табита залезли по самые локти. Предполагалось, что деньги мы получим после смерти родителей, но Табита с Дэйви убедили их дать нам доступ к деньгам сразу. Я тоже брал деньги. Хотя и не увлекался. Так, по мелочи, на машину там, на что-то еще…

Странно, что Алекс так легко говорит о наследстве, которое подразумевает смерть родителей. Наверное, в богатых семьях всегда так, подумала я. Хотя, похоже, Стентоны не из богачей. Конечно, в сравнении с моей семьей они богаты, но и только. Я подумала о драгоценностях Джокасты, об антикварных ценностях Эдварда, о магазине Дэйви. Но с другой стороны, проломленная крыша, отсутствие нормального отопления… Словом, все относительно. Просто для них были важны не те вещи, которые важны для обычных людей.

Из зала донесся шум. Вернулись. Все были явно навеселе и распевали песню. Через минуту все трое ввалились в кухню. Видимо, компания младенца оказалась благотворной, потому что Эдвард и Джокаста уже нежно улыбались друг другу, а у Дэйви глаза были на мокром месте.

— Ой, как пахнет! Готово уже? Я умираю от голода! — объявил Дэйви. — Малышка просто восхитительно красива. Я даже подумал, что не прочь стать отцом, пока не вспомнил, что этому обычно предшествует!

Джокаста кинула на него уничтожающий взгляд.

— Это самое восхитительное и удивительное чудо на свете. Соединение мужчины и женщины.

Господи, она на меня смотрит! Я смущенно отвернулась.

— Вряд ли нам нужны доказательства, дорогая! — рассмеялся Эдвард.

— К тому же поздновато прельщать Дэйви рассказами о гетеросексуальных контактах, — усмехнулся Алекс.

— Да уж, — язвительно ответил Дэйви.

В кухню заглянула Табита и сонно спросила:

— Что за шум? Ужин уже готов? Так вкусно пахнет. Конечно, я не должна есть мясо, но, боюсь, не удержусь. У меня просто слюнки текут!

Глава двадцать четвертая

На ужин все накинулись так, словно три дня не ели. Глядя, как Табита расправляется с огромной порцией мяса с картошкой, я глазам своим не верила. Эдвард, кажется, простил Джокасту, и все опять пошло на лад.

Когда был съеден последний кусочек десерта и выпит весь кофе, разговор вернулся в уже привычное русло — всех заботила судьба Табиты и ее потомства.

— Как бы мне хотелось, чтобы вы все оставили меня в покое, — вздохнула Табита, теребя прядь волос. — Если я решу сама воспитывать детей и отдать все свои деньги на нужды семинара, это никого не касается. Вы даже не представляете, какой вред наносите своей карме, вмешиваясь в чужие дела! Вы же обрекаете себя на бесконечную череду реинкарнаций. К тому же вы все равно не сможете мне помешать, — жестко добавила она.

— Ну, это мы еще посмотрим, — проворчал Эдвард.

Джокаста встала и швырнула на пол салфетку, словно вызывая дочь на дуэль.

— Вот что я вам скажу. С меня хватит! Я отправляюсь спать. Увидимся завтра на похоронах в четверть двенадцатого. Думаю, у Алекса с Дэйви будет достаточно времени, чтобы выкопать могилу. — Она сурово оглядела всех и вышла из комнаты, посоветовав Эдварду следовать за ней и захватить из зала ее вязанье.

Эдвард вздохнул и пожелал всем спокойной ночи.

Дэйви, Алекс, Табита и я остались сидеть за столом. Я откашлялась и робко спросила:

— Табита, а чего ты хочешь на самом деле?

Она улыбнулась, но Дэйви опередил ее:

— Ради бога, не отвечай! Я уже слышать об этом не могу, сколько можно талдычить одно и то же. Пойду-ка я к себе, почитаю и согрею постель. Думаю, нам всем пора бай-бай.

Он встал, похлопал Табиту по плечу и поцеловал меня в макушку. Потом кинул косой взгляд на Алекса и пробормотал:

— Это надо же такое придумать! Сжульничал в финале гонок по крыше. Спокойной ночи тебе, братец, если совесть позволит тебе спокойно спать.

Табита ушла вместе с ним, и мы с Алексом остались одни.

— Господи, — выдохнул Алекс. — Я, конечно, очень люблю своих родных, но они и мертвого доведут до белого каления!

Это запросто.

— Странно, правда? — продолжал он. — Нам ничто не мешает — ни больная обезьяна, ни осколок стекла в заднице, ни даже сумасшедшая Клавдия. Только ты и я. Пора в постель?

Предложение меня обрадовало и смутило одновременно. Конечно, неловко вот так запросто прыгнуть к Алексу в постель. Но спать в китайской комнате нельзя, а другого ночлега мне никто не предложил. Так что выбора у меня не оставалось.

Алекс рассмеялся:

— Не волнуйся, все свято убеждены, что сегодня ты спишь в моей комнате. Предупреждаю, я люблю спать на левой половине. И еще я люблю, чтобы мне на ночь читали сказки.

Он встал и протянул мне руку. Я бросила взгляд на стол, заваленный грязной посудой. Будет ужасным свинством оставить это безобразие Одессе. Но именно так все и поступили.

— Брось. Если тебя так мучает совесть, можем завести будильник и завтра с утра все перемыть. Хотя должен предупредить, что вряд ли завтра утром у тебя будут силы. — Алекс плотоядно прищурился, и я рассмеялась.

Наверху Алекс зажег свечи, чтобы я «не заметила пятна на стенах». Комната мне очень понравилась, и, если честно, мне было не до пятен. Секунд пять я стеснялась и мялась, не решаясь раздеться. Алекс же молниеносно скинул свою одежду и прыгнул в постель, вскрикнув от соприкосновения с ледяными простынями. Он вел себя так естественно, что и мое смущение улетучилось.

Не стану вдаваться в подробности той ночи. Замечу лишь, все было просто классно.

Хотя оказалось, что спать с Алексом ужасно неудобно. Возможно, потому, что я не привыкла делить с кем-то постель. Алекс спал по диагонали, все время норовя положить руку мне на лицо. А еще он храпел, скрипел зубами, бормотал и вообще вел себя как буйнопомешанный.

Но я бы ни за что на свете не променяла ночь с ним на спокойный сон.

Когда сквозь портьеры просочились первые лучи, я попыталась высвободиться из его рук.