Книга Жил-был раз, жил-был два - Франк Тилье

Поль понимал все лучше и лучше. Новые кусочки пазла складывались в единое целое.

– Итак, ваш отец доводит историю до конца, вот только не убирает последние страницы в сейф, – подвел он итог. – Можно задаться вопросом почему, раз уж вы мне говорите, что он так делал постоянно… Затем, чуть позже, он кончает с собой. Наш анонимщик из Сагаса узнает все подробности из прессы… Полагаю, о смерти Калеба Траскмана много писали?

– Да, конечно.

– Тогда анонимщик решает приехать и проникнуть на виллу, возможно, чтобы узнать побольше о судьбе Жюли Москато. Он разбивает окно, роется в доме, в бумагах, в ящиках, ему попадаются эти страницы еще до того, как вы успели их найти, и он их забирает. Годы спустя мы обнаруживаем их у него…

Последовало долгое молчание, когда каждый взвешивал всю важность этих открытий. Поль знал, что его умозаключения верны. Что до Жан-Люка Траскмана, он казался совершенно оглушенным. Приложил руку ко лбу, словно у него внезапно началась мигрень. У жандарма мелькнула мысль. Он кое-что поискал в своем телефоне и протянул его собеседнику:

– Мы также изъяли эти фотографии у предполагаемого взломщика. Он собрал их в альбом. Различные снимки частей трупов – конечностей, носов, подбородков. Вы говорили, что ваш отец обожал морги и музеи медицины. Могли ли эти жутковатые снимки принадлежать ему? Соответственно, могли ли их у него украсть?

Траскман мельком глянул на экран и вернул мобильник:

– Он делал заметки, зарисовки, но, насколько я знаю, никогда не фотографировал. Во всяком случае, не фотографировал так хорошо. Потому что в этих снимках чувствуется художественный подход.

Хоть и разочарованный, Поль не желал сдаваться и указал на кипу писем:

– Ваш отец застрелился из револьвера. Несколько недель спустя вы обнаруживаете эти письма. Вам не приходило в голову, что эти угрозы могли послужить причиной, по которой он лишил себя жизни?

– Разумеется, была такая мысль.

– Тогда почему вы не отнесли их копам?

Казалось, вопрос застал Жан-Люка Траскмана врасплох. Он пожал плечами:

– Что случилось, то случилось. Мой отец принял такое решение. Самоубийство было очевидным.

Он хотел было притянуть папку к себе, чтобы поставить точку, но Поль ему помешал.

– Вы показали мне это, хотя и не были должны, – заговорил жандарм. – В глубине души вам самому хотелось бы знать, почему он получал эти послания и почему сделал столь радикальный выбор. Я не ошибаюсь?

Ответа не было.

– Вот уже двенадцать лет я ищу Жюли Москато, поэтому гарантирую, что мы не оставим этот след и перероем сверху донизу прошлое Калеба Траскмана и всех, с кем он имел дело. Мы обыщем дом в Берк-сюр-Мер и докопаемся до истины. Если у вас еще осталось, что мне сказать, сейчас самое время.

Траскман задумался всего на несколько секунд, глянул на часы, встал и указал на коридор:

– Дайте мне десять минут выключить компьютер и свет. Полагаю, вас не пугает сесть за руль ночью?

Поль покачал головой.

– В таком случае я отвезу вас на побережье, на его виллу, это часах в двух отсюда. Я не все вам сказал по поводу фотографий трупов. Я уже видел такие у отца, и совершенно не исключено, что ваш анонимщик забрал их в тот день, когда вломился в дом…

Он поднял на Поля необычайно мрачный взгляд.

– Вы по-настоящему поймете, каким извращенцем был Калеб Траскман…

59

Укрывшийся во тьме особняк семьи Хмельник производил сильное впечатление. Он возвышался огромной глыбой перед черной пастью леса, и его две круглые башни были не ниже вершин голых деревьев. Продуманная подсветка заливала ландшафтный дизайн сада и декоративный пруд полупрозрачным маревом, словно голубоватым туманом.

Когда Габриэль припарковался, было около девяти вечера, но ворота оставались еще открытыми. Он решил попытать счастья прямо сегодня, а не возвращаться в Лилль, чтобы снова пуститься в дорогу завтра.

– Я могу вам помочь?

Какой-то человек появился, увидев, как он пешком направляется к главному входу. Мужчина вышел из пристройки, расположенной слева от огромного здания. Он назвался одним из работников обслуживающего персонала, отвечающего за содержание поместья.

Габриэль вкратце объяснил, что приехал из Франции и хотел бы побеседовать с хозяйкой дома на тему картины, от которой она избавилась после смерти мужа. Когда субъект категорически отказался беспокоить хозяйку, Габриэль протянул ему телефон с выведенной на экран фотографией картины:

– Скажите ей, что это крайне важно и что я отец одной из девушек, изображенных на этом полотне. Она поймет.

Мужчина заколебался, но в итоге зашел в особняк с мобильником Габриэля в руке. Менее чем через пять минут он вернулся и пригласил гостя следовать за собой. Потом вышел, закрыв дверь и оставив посетителя в невообразимо огромном холле. Пол украшала мозаика, а стены казались покрытыми золотыми листочками. Люстра-фонарь свисала со сводчатого потолка, чья яркая роспись напоминала флорентийские дворцы.

Вдова ждала его на пороге гостиной, сидя в кресле-каталке рядом с мраморной колоннадой. Габриэль представлял себе старую манерную богачку с подтянутой кожей, результатом эстетической хирургии, а увидел женщину с длинными седыми волосами, на которой время оставило свой очевидный отпечаток; ее худые плечи были укутаны в серую шерстяную шаль. Она казалась слишком хрупкой для такого большого пространства. Он подумал о Коринне, о той же манере держаться на стуле, когда ей бывало холодно. Ореховые глаза хозяйки вопросительно глянули на него, когда он подошел пожать ей руку, и ее первые слова были:

– Ваша дочь… вы ее нашли?

Габриэль почувствовал, как желудок завязался в узел. Мозг, может, и забыл, но заговорило тело. Не зная почему, он мгновенно проникся к женщине глубоким сочувствием:

– Пока нет.

Она скрестила руки на груди. Габриэль ощутил обвивающиеся вокруг него потоки прохладного воздуха, похожие на навязчивых призраков, и, глядя на вдову, одинокую, продрогшую, несмотря на огонь в камине прямо у нее за спиной, сказал себе, что этот дом, цена которому много миллионов евро, всего лишь гигантская могила.

После того как Габриэль в нескольких словах изложил причину своего появления, Симона Хмельник послала ему взгляд, полный скорее жалости, чем удивления. При помощи специальной ручки направила кресло в гостиную, налила стаканчик, предложила ему, он не отказался. Хрустальный графин с виски стоял на круглом столике рядом с диваном. Там же лежала книга с закладкой: «До свидания там, наверху»[55]. Очевидно, это был не первый стаканчик вдовы за сегодняшний вечер.