Книга Тиара скифского царя - Ольга Баскова

Впрочем, у «Маттен» тоже наступил звездный час. Шум, поднятый в Париже, не мог не долететь до других стран, и в редакцию «Маттен» пришло письмо от ювелира Лифшица из Одессы, неплохо владевшего французским и написавшего редактору большое обстоятельное письмо.

«Так получилось, господин редактор, – уверял ювелир, – что мне довелось быть знакомым с неким Израилем Рахумовским, очень талантливым мастером. Этот человек долгое время работал на жуликов, заказывавших у него ювелирные изделия, напоминавшие древнегреческие, чтобы потом состарить их и выдать за подлинники. Мне очень жаль разочаровывать вас, но я сам видел, как Израиль изготавливал эту тиару. Так что, уверяю вас, это подделка, изделие уникального мастера из Одессы. С большим уважением, Семен Лифшиц».

Разумеется, редактор не стал проверять информацию и тут же тиснул статью в свою газету.

Эта статья вызвала у директора Лувра и экспертов недоверие. Как бы ни был хорош одесский мастер, он, по их мнению, не мог так профессионально изготовить корону.

Впрочем, Лифшиц породил сомнения. А что, если мог? В конце концов, эксперты – тоже люди, и истории были известны случаи, когда мошенникам удавалось провести знающих коллекционеров.

– Что же делать? – Директор снова стал теребить вихры.

Спонсоры, памятуя об огромных деньгах, заплаченных за тиару, тоже не находили себе места.

Наконец одному из них в голову пришла разумная мысль.

– Журналист Моран может поехать в Одессу, разыскать там этого Израиля Рахумовского и все узнать, – сказал он, хлопая ресницами и в глубине души надеясь, что все окажется очередной «уткой». – Этот молодой человек поедет за сенсацией хоть на край света, уверяю вас. Я готов оплатить ему дорогу.

Всем это предложение понравилось. Дирекция Лувра послала за Эженом, действительно готовым сгонять хоть на Северный полюс, и уже на следующий день пронырливый француз мчался в поезде в Одессу, предвкушая очередную сенсацию.

Глава 54

Одесса, 1903 г.

Приехав в Одессу, Эжен решил не экономить, поселился в лучшей гостинице и в тот же день отправился на поиски ювелира.

Ему повезло в том, что многие одесситы знали французский чуть хуже русского, и вскоре он стоял у поцарапанной двери мастерской, никак не говорившей о том, что здесь работает процветающий мастер.

«Ничего, – подумал хитрый француз, – в моей статье это будет второй Гефест».

Он позвонил в колокольчик со следами ржавчины, и ему открыл высокий худой мужчина в круглых очках, в строгом черном костюме.

Эжен не мог определить, сколько ему лет. Ему часто встречались люди с такими лицами: в глазах читался опыт прожитых лет, но щеки и лоб не испортили морщины, и поэтому мастеру могло быть как тридцать, так и пятьдесят.

Моран доброжелательно улыбнулся и произнес на родном языке, ибо по-русски знал только «спасибо» и «пожалуйста»:

– Парле ву франсе?

Этот вопрос сбил ювелира с толку, потому что он вдруг покраснел и покачал головой. Впрочем, незнание языка не остановило француза, и он, прижав руку к сердцу, пылко заговорил о том, что ему просто необходимо задать мсье Рахумовскому пару вопросов.

Услышав свою фамилию, ювелир сделал знак Морану подождать его, вышел и через несколько минут возвратился с хорошо одетой молодой женщиной в темном платье, с зачесанными в гладкую прическу русыми волосами, усадил ее на стул, что-то сказал, и мадам или мадемуазель с готовностью кивнула.

Журналист догадался, что Израиль пригласил даму для перевода, и начал, немного смущаясь: ему не хотелось, чтобы присутствовали третьи лица, но без них было не обойтись:

– Извините за беспокойство, мсье Рахумовский, но по Парижу поползли слухи, что корона скифского царя, которая находится в Лувре, – это не подлинник, а подделка и эту подделку изготовили вы. Дирекция музея готова заплатить вам большие деньги, если вы расскажете нам всю правду.

Израиль вдруг сделался белый как полотно, снял очки и принялся крутить дужки, рискуя сломать их.

– Подумайте, мсье Рахумовский, – вкрадчиво продолжал Эжен, подмигнув симпатичной переводчице, бросившей на него злой взгляд, будто окатившей ледяной водой. – Кроме Лувра, вам готова заплатить и газета «Фигаро», где трудится ваш покорный слуга. Клянусь, вам ничего не грозит. В конце концов, вы могли не знать, что вас используют мошенники. Я в этом уверен и не буду утверждать обратного.

Израиль продолжал молчать. Одна дужка роговой оправы не выдержала насилия и отвалилась.

– Так что же? – настаивал Эжен.

Рахумовский печально вздохнул и поднял на него миндалевидные агатовые глаза.

– Я не понимаю, о чем вы говорите, – произнес он глуховатым голосом. – Какая-то тиара скифского царя, которая находится в Лувре. И вы полагаете, что это моя работа? – Он скорее выдавил из себя смех, чем рассмеялся. – Большей ерунды я не слыхивал. Так что, молодой человек, я ничего не имею вам сказать.

Он взял со стола какую-то золотую безделушку и принялся внимательно рассматривать ее в большую лупу с черной потрескавшейся ручкой.

По его поведению Моран почувствовал, что Лифшиц не обманул и что именно Израиль делал эту треклятую корону. Разумеется, сейчас он боится полиции и не хочет признаваться. Нужно во что бы то ни стало попытаться его разговорить.

– Если выяснится, что вы и есть тот гениальный мастер, чью копию великие эксперты не смогли отличить от подлинника, вам грозит не тюрьма, которую вы наверняка боитесь, – продолжал журналист. – Ни в коем случае. Вас настигнет мировая слава. Весь мир узнает о ювелире Рахумовском, создавшем такое произведение искусства. Вы станете баснословно богатым… – Он окинул взглядом скромную комнатку мастерской и воскликнул с еще большим воодушевлением: – Судя по всему, сейчас вы испытываете материальные затруднения… И мне понятно почему. Вас используют мошенники, наживающиеся на вашем таланте, платят вам гроши, а вы, человек, несомненно, скромный, не можете потребовать от них той суммы, которую заслуживаете. Но после признания на вас посыплются заказы. Это я вам обещаю как известный парижский журналист. Ну, что вы скажете теперь?

Он ожидал всего, только не презрительной усмешки на блеклых губах.

– Да вы что, молодой человек? – Израиль поднялся, выражая крайнее возмущение. – Как вы смеете говорить, что я работаю с мошенниками? Я честный человек, и не ваше дело, как я оцениваю свои работы. Еще раз повторяю, что к тиаре я не имею никакого отношения. Да, мне приходилось о ней слышать. Но тот великий мастер, который ее изготовил, к сожалению, не я.

Эжен смотрел на него, лихорадочно соображая, что сказать и сделать, чтобы этот удивительный человек открылся ему, признался, но вскоре был вынужден признать свое поражение.