Книга Рассказ инквизитора, или Трое удивительных детей и их святая собака - Адам Гидвиц

Жуанвиль еле слышно произносит:

– Это знак…

– Ох, да ладно, – выплевывает Бланш, – это знак лишь того, что ты трус! И если я одна крепка в вере и готова положиться на Бога Всемогущего, да будет так! Рыцари! За мной!

Бланш Кастильская ударяет каблуками в бока лошади и галопом устремляется к берегу. Несколько рыцарей скачут за ней.

– Матушка! – кричит Луи. – Не надо!

Он тоже пришпоривает лошадь, но Жуанвиль успевает ухватить ее за поводья. Луи гневно оборачивается к нему, но придворный говорит:

– Франция не может позволить себе потерять в один день короля и королеву-мать. Она не перенесет этого.

Так что Луи поворачивается и следит за тем, как его мать галопом несется по мелководью. Вокруг него тяжко дышат перепуганные уцелевшие рыцари, шлемы они держат под мышкой или на колене.

Мы смотрим, как она приближается. Это явно королева-мать. Ее юбки несутся по ветру за ней, кожаная сбруя ее лошади крашена пурпуром, тонкий обруч короны вспыхивает в лучах солнца на темных переплетенных волосах. Она выезжает вперед, обгоняя рыцарей, все быстрей и быстрей, на фоне светлеющего неба и воды, отсвечивающей алым в лучах восходящего солнца. Копыта ее лошади тяжело бьют о воду.

Ближе.

Ближе.

Еще ближе. Мы следим за ней. И думаю, все мы боимся за нее больше, чем за себя.

Рыцари у нее за спиной начинают тонуть. Одна за одной лошади проваливаются по грудь, бьются, пытаясь выбраться, жалобно ржут и исчезают, утаскивая за собой рыцарей, пока не остается одна Бланш Кастильская, она скачет, скачет, скачет, точно Иисус по водам, небо за ее спиной пылает огнем.

А затем ее лошадь проваливается по грудь, и Жанна вскрикивает, и лошадь исчезает в пене, и королева взывает к Господу, быстро погружаясь в голодные пески.

С миг никто не двигается. Мы просто смотрим, как Бланш Кастильская – королева-мать Франции – бьется и тонет в серповидном заливе.

И затем Гвенфорт взмывает и мчится к ней, она скользит по мелководью, точно ангел. Якоб и Жанна уже не колеблются, не медлят ни мига. Они бросаются следом за Гвенфорт. Вильям швыряет сумки с книгами Мармелюку с такой силой, что чуть не сбивает рыцаря с ног. Затем он бежит за Жаном и Якобом, скользя подошвами по сверкающей тропе. Я бегу за ними так быстро, как только могу. Если пришло время им стать мучениками, я стану тому свидетелем. Меня посещает мгновенная мысль – быть может, я все-таки вернусь домой в почете и славе.

Королева тонет, тонет, тонет, руки ее молотят воздух над головой, она кричит и взывает к Господу, но она тонет, и вскоре над поверхностью уже видны лишь ее голова и воздетые руки. Детям теперь, коль скоро они вознамерились спасти ее, придется сойти с тропы.

Я держусь позади. Они колеблются. Даже Гвенфорт.

Решатся ли они? Решатся ли принять мученическую смерть ради Бланш Кастильской?

Внезапно я ловлю себя на мысли – а хочу ли я этого?

К своему стыду должен признать – не знаю.

А затем – да, знаю.

Потому что Жанна бросается через зыбучие пески. А Вильям, и Якоб, и Гвенфорт несутся следом за ней. Я знаю, чего я хочу. Я наконец это знаю.

Борзая, легкая и стремительная, вырывается вперед и первой добегает до королевы. Отсюда, с безопасной тропы, я вижу, что подбородок Бланш уже ушел под воду, а голова закинута назад, так что ее глаза, и нос, и молотящие воздух руки остаются над волнами. Гвенфорт хватает зубами манжету ее рукава и начинает тянуть, но Бланш тяжелее собаки, и вскоре и Гвенфорт проваливается в песок. Вильям успевает следующим – его ноги уходят в песок, он тоже тонет, но тянется и хватает ее за руку.

– Ложись! Ложись! – Клото приплясывает у меня за спиной, рядышком с Мармелюком. Он складывает ладони рупором и кричит: – Ложись, черт тебя побери!

Якоб падает на живот. Жанна тоже. Вильям, все еще удерживая руку Бланш, тоже падает ничком. Теперь их лица наполовину ушли в голодный песок. Якоб выплевывает его изо рта. Жанна начинает задыхаться.

Я стою на тропе, остолбенев от страха.

– Хватайтесь друг за друга! – вопит Клото.

Вильям теперь держит обе руки Бланш. Гвенфорт все еще не выпускает ее рукав. Жанна, задыхаясь и кашляя, подползает к Вильяму и охватывает его за талию. Якоб ловит щиколотки Жанны и старается держать голову набок, точно пловец, хватающий ртом воздух.

– Теперь тяните! – орет Клото. – Ползите назад и тяните!

Но Жанна кашляет и задыхается, а Якоб дышит точно вытащенная на берег рыба, а Вильям, большой Вильям – тонет. Гвенфорт погрузилась по ее выгнутые назад колени.

– Тащите, вы, лежебоки!

Все лицо Жанны залеплено сырым песком. Рот Якоба забит, ноздри погружены в песок. Когда он пытается дышать, он втягивает песок в нос, в горло, в легкие. А Вильям уходит глубже, глубже, глубже…

Вот оно. Их мученичество.

– ТЯНИТЕ! – умоляет Мармелюк.

Они пытаются. Они пытаются ползти назад, не умея вдохнуть, кашляя и задыхаясь. Они тащат свои отяжелевшие тела назад, и еще назад, и еще назад, хотя их сознание, должно быть, затуманено удушьем, и то, что по ту сторону жизни, что бы оно ни было, тянет их вниз.

Они тонут в песке.

А я, я смотрю, как они умирают.

По крайней мере, так на то похоже. Но в последний момент, когда Жанна задыхается, а Якоб уже и вовсе не дышит, а Вильям полностью погрузился в песок, я бросаюсь на живот.

Это не мужество. Не героизм. Просто – несмотря на все мои планы стать свидетелем их мученичества, к собственной своей славе, – я не могу видеть, как они тонут. Если им суждено умереть, я умру вместе с ними. Это и есть то, чего я хочу, – наконец-то я это понял. Я хочу жить в мире, в котором есть эти дети, или же не хочу жить вовсе.

Я хватаю Якоба за щиколотки и жду, что начну тонуть в песчаной бездне. И вдруг чувствую, что и за мои лодыжки кто-то ухватился. Я поворачиваю голову, песок набивается мне в рот и ноздри, и вижу Мармелюка, он стоит на коленях на тропе и тянет меня к себе. Я еще крепче цепляюсь за Якоба.

Он тянет меня, я тяну Якоба, а Якоб тянет Жанну, которая висит на Вильяме, который тянет Бланш, а с нею – Гвенфорт.

Один калечный ближний тянет другого, тянет из бездны.

Медленно, медленно королева-мать поднимается из зыбучих песков – сначала руки, потом шея, потом плечи, покуда песок не выпускает из своей хватки ее ноги, и ее, всю в песке, заплаканную, тащат по глади залива.

И вот Бланш, Жанна, Якоб, Вильям, Гвенфорт и я лежим на тропе, трудно дышим, выплевываем песок и смотрим в синее небо, запятнанное алым и золотым. Над головами кружат и кричат чайки и знать не знают, что в нескольких футах под ними чуть не утонула королева-мать.