Книга Охота на Велеса - Алекс Хелльвальд

Линка вздрогнула от неожиданности, или?.. А я поморщился и глянул на него исподлобья.

Виктор Евгеньевич стоял на краю овражка, скрестив на груди руки, и ухмылялся. Сказал бы нам, чем так доволен-то, мы бы тоже порадовались.

Я подал Алине руку и вытащил из оврага. Подругу немного шатало, и я обнял ее. Виктор Евгеньевич пошел вперед.

ГЛАВА 20

АЛИНА

Я двигалась следом за Виктором Евгеньевичем, но смотрела не на него, а себе под ноги. Голова гудела, меня тошнило, и я чувствовала себя развалиной. Солнечный свет казался чрезмерно ярким — резало глаза.

Остап шел рядом со мной, обнимал за талию.

Поддержка…

Остап всегда готов прийти на помощь. Великое качество, едва ли не талант, которым можно безвозмездно пользоваться, черпая из недр души парня и выливая благодать на себя. Так было всегда, но заметила, переосмыслила и приняла только сейчас.

Вздохнула — идти трудно, точно на ногах гири.

Смешно: думаю о достоинствах Остапа, будто других забот нет. Самое время предаваться анализу и подмечать добродетели остальных людей — другого не нашлось. Расхохоталась бы, будь мне не так паршиво.

Я попыталась снисходительно отнестись к собственным размышлениям, которые клубились в голове. Признаться, это были странные мысли, но иным взяться просто неоткуда — вокруг такое творилось. Проще думать об Остапушке, чем о недавних событиях. Он — место опоры, точка приложения силы и ее же крутящий момент.

Буду думать об Остапе — так проще снова собрать себя воедино.

М-да. В голове кавардак. Если бы не эти всплывающие в памяти отрывки недавних событий…

Четко помнила, как навела оружие на уродов, что нам угрожали, а все остальное — в тумане. Меня куда-то тащили, что-то кричали, а я пребывала в трансе, схожем со сном. Вот такой "Сон в летнюю ночь", жаль, Шекспиром не пахнет. Впрочем, ну почему же не Шекспир? Любовь была? Была. А все остальное — стечение обстоятельств.

Шекспир…

Ха. Страсти кипели нешуточные, но вопрос в другом: будет ли дальше все хорошо? Ответ я узнаю. Когда?

Позже. Он растянулся во времени, но все равно отыщется.

Ох уж мне эти обстоятельства…

Остап сильнее прижал меня к себе, а я не сопротивлялась. Вообще идти было трудно, а самостоятельно — беда. Меня заколдовали и расколдовывать не собирались. Еще и обозвали Химерой ни за что ни про что — не животное и не человек.

— Алинка, не дрейфь, прорвемся, — прошептал Остап.

Его голос проникал в мою ушную раковину, будто через вату, и отзывался гудением в голове. Тошнота усилилась. Может, два пальца в рот, глубже, и дело с концом?

— Егорыч… — прошелестел Остап, и я впервые осмотрелась.

Глаза тут же наполнились слезами от смены пейзажа, разности цветовой гаммы деревьев, яркости неба. Я потерла пальцами веки, помассировала, выдавливая едкие капли наружу, и, когда они появились, растерла по щекам. Ветерок обдул влажную кожу, мне стало значительно легче. Показалось, что даже тошнота отступила.

Андрей Егорович стоял возле дороги, кромку которой заполонили машины. Удивительно, не заметила, как добрались до трассы с того места, где находился овраг. Пришла в голову глупая идея: сейчас бы сесть и по той же схеме не заметить, как доберемся до Санкт-Петербурга. Все свое детство мечтала о волшебной палочке. Нет, я не просила бы у нее чего-то необычного, скорее, напротив — простого: оказаться в том месте, куда захочу, сразу, а не добираться долго и нудно.

Да, волшебная палочка в эту минуту не помешала бы…

— Не переживай, девочка, скоро легче станет, — громко произнес сторож. — Полчаса, и тошноту как рукой снимет.

Голова разрывалась от шума проезжающих машин. Пускай они ехали на небольшой скорости, но шорох шин и выхлопы сводили меня с ума. На смену ватной глухоте пришла пронзающая ясность. Снова слышала лес, точно находилась в нем, а не на оживленной дороге федерального значения. Происходящее в округе вмиг перестало быть для меня секретом. Информация стекалась в мозг бурными потоками. Стоило лишь уцепиться за одну из ниточек, и я видела, что происходит за несколько километров от меня.

Я видела мужчину, шагающего по мосту. На нем темная ветровка, джинсы. Светлые волосы коротко острижены. Он ссутулился, засунул руки в карманы. Я наблюдала за ним со стороны на большом расстоянии и заставила себя взглянуть дальше туда, куда он направлялся. На том конце моста я рассмотрела женщину со светлыми волосами, миловидную, одетую в короткий плащ и брюки.

Мама.

Мама и папа. Они в Питере.

Отец остановился напротив мамы, что-то ей сказал, и та кивнула в ответ. Они вместе подошли к черной машине, рядом с которой стоял хмурый здоровяк, и уселись на заднее сидение, нырнув в раскрытую дверь салона.

— Мама, — прошептала я и вместе с извлекаемыми звуками, из горла выскочила мало переварившаяся еда.

Остап держал мои волосы, пока меня рвало. Я схватилась за березу и во время позывов крепко сжимала ее ствол. Не знаю, обратил ли на меня кто-то внимание, или не заметили вовсе — мне все равно. Мой желудок опустошался, а вместе с этим приходила ясность, чувство обретения себя.

— Борис в Питере, — подытожил Егорыч, когда я, прополоскав рот, выплюнула воду в траву и вытерлась рукавом ветровки.

— С чего вы взяли? — прошелестела я.

Горло саднило, казалось, у меня началась ангина. Впрочем, когда это было? Ангина. Лет в пять последний раз болела? Да, наверное, в пять, потом — ни разу. Я хорошо помнила то нездоровье, меня буквально крутило, выворачивало наизнанку, примерно как сейчас.

В тот день врача вызывать не стали, а вместо него пришел мужчина с огромными карими глазами. Большими те глаза казались из-за очков с диоптриями. Он разговаривал со мной, улыбался, расспрашивал о чем-то. Мне было плохо, но от его спокойного голоса отказаться не могла — он успокаивал. А потом я провалилась в сон, запомнив последнюю картинку, которую незнакомец показал мне. Это был знак, необычный такой: завитушка и кружок. Точно такой же был в эсэмэмске, присланной папой несколько дней назад.

М-да…

— Твой рекорд произошел сейчас, — ухмыльнулся Егорыч.

— Рекорд чего? Какие высоты брали? — ехидно выплюнул слова Остап.

— До Санкт-Петербурга чуть больше десяти километров. Даю руку на отсечение, что Борис и Светлана сейчас в Питере. Наверное, это план "Б", если бы текущий не сработал. Химера — достижение "Велеса". Заметь: первое грандиозное, работающее достижение.

— Почему? — выдохнула я.

Вопрос был некорректный, лишенный разума, пустой, но я задала его, не особо рассчитывая на ответ. В слово "почему" я заключила все непонимание происходящего, неприятие его, отвержение, нелепость признания… Много чего, и если хоть на один из моих немых вопросов найдется ответ — буду счастлива.