Книга Горький квест. Том 3 - Александра Маринина

– Но наследники же не тетки, а их дети. Как ты можешь быть уверена, что дети выросли такими же умными и честными, как их мамы?

– Дети, Сереженька, еще не выросли, решения за них пока принимают мамы. Одному ребенку четырнадцать, другому восемь.

– Сколько?!

Сергей решил, что ослышался. Дед же был таким старым… Как это может быть, чтобы девять лет назад от него кто-то забеременел? Да и пятнадцать лет назад академик Гребенев отнюдь не был молодым.

– Ты слышал сколько. Да уж, с мужской силой у твоего деда все было в полном порядке, можешь мне поверить. Со своим легендарным обаянием и остротой ума он мог уложить в постель кого угодно, хоть саму царицу Савскую.

– А Гена? Он знает, что ты затеяла? Ты ему сказала?

– Разумеется нет. Зачем? Мой сын добрый и порядочный человек, но слабый. Твоей маме он противостоять не сумел. Любовь, Сереженька, страшная штука. Сильного она делает еще сильнее, а слабого превращает в абсолютную тряпку. Гена может не выдержать давления обстоятельств и предупредить твою мать, что все эти заявления и прочие наезды – чистой воды камуфляж, розыгрыш. Нет, я не стану так рисковать. Завтра нотариус получит заявления, пригласит Гену в контору и все ему объявит, Гена вернется домой и расскажет жене, а там уж как пойдет. Но думаю, пойдет именно так, как я запланировала.

Бабушка помолчала, потом спросила:

– Когда ты вернешься?

– Наверное, скоро. А что?

– Просто хочу, чтобы ты знал: ты можешь жить со мной. Я буду рада.

– Спасибо, ба, – искренне поблагодарил он.

Надо же, как бывает: мысль о пребывании под одной крышей с родными по крови матерью и сестрой вызывает обморочную тошноту и желание схватить бейсбольную биту и со всего размаху обрушить ее на что-нибудь стеклянное, а от приглашения пожить какое-то время вместе с неродной бабкой на сердце становится тепло.

* * *

Назар расхаживал по своей квартирке взад-вперед, то массируя виски, то потирая пальцем точку между носом и верхней губой, то бросаясь к своему ноутбуку и рассматривая выведенную на монитор старую карту Москвы, ту самую, на которой он несколько дней назад прочерчивал возможные маршруты Владимира Лагутина от дома до библиотеки и магазинов. Что-то не давало ему покоя, но что именно – Назар не говорил, однако едва я предпринимал попытку уйти к себе, повелительным жестом останавливал меня.

– В чем дело, Назар? – не вытерпел я. – Скажи вслух, не молчи.

Он остановился, уставился на меня невидящими глазами.

– Ты таблетки свои принимаешь?

Вопрос меня удивил. Он явно не относился к тому, о чем мой друг в данный момент так напряженно думал.

– Принимаю.

– Каждый день?

– Да. Почему ты спросил?

Но ответ удивил меня еще больше, чем заданный Назаром вопрос.

– Не знаю.

Я вспомнил, как обычно формулирует свои вопросы Вилен, и решил попробовать.

– Почему ты спросил про таблетки именно сейчас? – повторил я.

Ответ прозвучал еще более странно.

– Да… Да… Я спросил про таблетки, потому что подумал об аптеке… Точно!

Его лицо просияло и расслабилось.

– В этом доме была аптека. А вход в жилые подъезды – со двора.

– Может, объяснишь, наконец? – сердито попросил я.

– Я пытаюсь вспомнить адрес дома, где обнаружили тело мертвого бомжа. Сорок лет прошло…

– Ты так говоришь, как будто в том районе была одна-единственная аптека. Назар, лучше найти точную информацию, а не копаться в памяти.

– Точную? – Он посмотрел на меня с явным сочувствием, и я понял, что опять сказал какую-то глупость. – Точная, Дик, только в архиве, а кто меня пустит в архив? Я никто, я пенсионер. Кроме того, архив в Москве, а мы с тобой здесь. Конечно, завтра прямо с утра я налажу кого-нибудь из своих московских ребят, они съездят, найдут дело, посмотрят адрес, чтобы я не сомневался. Но я, если честно, уже и не сомневаюсь. Хорошо помню, что адрес, куда мы выезжали на тот труп, находился далеко от райотдела, ну, разумеется, по меркам одного района. Иди сюда, посмотри.

Мы оба, как любопытные подростки, прильнули к экрану.

– Райотдел был вот здесь, – Назар поставил на карте жирную точку с флажком. – Лагутины жили вот тут. Магазин, где торговала Щука, – вот он. А дом с аптекой и трупом бомжа – вот.

На карте появились еще три точки, две из которых находились совсем близко друг от друга. Значит, вот почему Володя Лагутин ходил за спиртным к Щуке. Вот откуда появились в его голове такие странные размышления о персонажах «Вассы». Он наказывал себя. Он умышленно причинял себе боль, проходя мимо места, где совершил ужасное и непоправимое, или пребывая в непосредственной близости от него.

Да, занятным человеком был мой родственник… В условиях окружающей его лжи ему было невыносимо душно, он хотел вырваться, куда угодно, только бы оттуда, как верно подметила Евдокия. За границу не уедешь, а внутри своей страны те правила жизни, которые так давили на Владимира, существовали в любом месте, в любом городе, так что переезд ничего не решал. Уж лучше в тюрьму. Если совершить что-нибудь малозначительное, то могут и не посадить, дать условный срок или назначить наказание, не связанное с лишением свободы, как объяснил Назар. Тут надо было действовать наверняка. С размахом, так сказать. И обязательно в одиночку, чтобы у суда потом не было возможности заявить, что подсудимого Лагутина плохие мальчики втянули в дурную компанию и заставили присутствовать при совершении преступления, а сам он ничего не делал, только рядом стоял.

– А суд сказал бы именно так, можешь мне поверить, хозяин и мадам постарались бы изо всех сил. Он пошел бы как соучастник, но остался бы на свободе. Но могли даже и так вывернуть, что Лагутин и не соучастник вовсе, а случайный прохожий, мимо шел, увидел, остановился. Если обнаглеть окончательно, то можно и совсем круто замесить: случайный прохожий не просто остановился, а начал требовать от преступников прекратить противоправные действия и пытался их задержать в одиночку, но не справился. У нас в те годы командно-административной была не только экономика, но и правосудие, сам понимаешь. Впрочем, как и сейчас. Так что вынести можно было любой приговор, на какой хватит фантазии.

Трудно сказать, вынашивал ли Володя свой замысел долгое время или решение принималось спонтанно, под влиянием тяжелого настроения и подходящих обстоятельств. Но если мы не ошибаемся в своих предположениях, то в августе 1975 года мой родственник совершает убийство и ждет, что за ним вот-вот придут. Никто не приходит. День, другой, неделя, две… В голове проясняется, молодой человек осознает, что натворил: лишил жизни человека. Да, бездомного алкоголика, собирающего на улицах и помойках пустые бутылки, чтобы купить самого дешевого пойла, и устраивающегося на ночлег на скамейках, в подъездах, на вокзалах, но – человека! И в сентябре последовала попытка покончить с собой.