Книга Запретная зона - Анатолий Калинин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Я тебя слышу, Федя, – повторила она в трубку, – и буду ждать. Но без Грекова не являйся. Я тебе не открою дверь.
Федор Иванович удивился:
– То есть как?
Галина Алексеевна оглянулась на дверь в соседнюю комнату.
– Скажи ему, что я сержусь на него еще за прошлый раз. За ним долг. – И Галина Алексеевна положила трубку на аппарат.
Даже вездеход еле тащился по размытой вконец дороге, то буксуя на одном месте и разбрызгивая во все стороны жидкую грязь, то ложась рамой на гребешок дороги между колеями, распаханными могучими скатами минских самосвалов, и часто захлебываясь, когда идущая навстречу потоком мутная вода заливала свечи и после этого мотор долго не хотел заводиться. Оставляя водителя за рулем, Греков вылезал из машины, подталкивая ее плечом или собирая по обочинам дороги и подкладывая под колеса камни, обломки старых досок, ветки вымытого водой из лесополос кустарника.
Уже перед рассветом добрался до правобережного крыла плотины.
Большое окно кабинета Цымлова, выходившее на плотину, светилось. Но хозяин кабинета, сморенный в многочасовом ожидании подкравшейся усталостью, спал, уронив на свой письменный стол голову, подложив под щеку руку. Правда, на скрип двери он тут же выпрямился за столом, мигая широко расставленными глазами.
– Ничего нового? – с порога спросил Греков.
– К-как в в-воду к-канул, – вставая за столом, развел руками Цымлов и, перестав заикаться, стал жаловаться ему плачущим голосом: – Ведь как подвел, я же опять подал бумагу о расконвоировании Автономову. Как теперь ему на глаза показаться? – Федор Иванович Цымлов вдруг пророкотал голосом Автономова: – «Ну, что же мне теперь с тобой делать, великий гуманист?»
– Нет, Федор Иванович, он не так скажет, – опускаясь в большое, кресло, приставленное к столу Цымлова, возразил Греков. – Он спросит: «Ну, два великих гуманиста, кто теперь будет ваши подштанники отмывать?»
Цымлов даже за голову схватился:
– Ай-яй!
Греков почти грубо прервал его:
– Но больше всего Коптев сам себя подвел.
И, встречаясь с взглядом Цымлова, он стал рассказывать ему о том, о чем полночи неотступно думал, пока вездеход вез его из района по размокшей дороге.
– Так это же в корне меняет дело, – дослушав его до конца, ни разу не прервав, вдруг повеселевшим голосом сказал Цымлов. Предупреждая вопрос Грекова, он повторил: – Да, меняет. По крайней мере, теперь у нас появился хоть какой-то, – он запнулся, – п-проблеск, и м-мы, пока можем…
– Скрывать? – хмуро подсказал Греков.
Цымлов уверенно сказал:
– Так или иначе, он где-то здесь близко.
– Но не дурак же он, чтобы самому в петлю лезть.
– А вы думаете, Василий Гаврилович, он от большого ума решился на такой шаг? От отчаяния. Я за последнюю неделю на объектах два или три раза сталкивался с ним. Н-на себя не стал похож. Мне больше всего себя надо в-винить, не надо было ему говорить, что после расконвоирования к нему сможет и н-невеста приезжать…
Греков смотрел на скуластое лицо Цымлова с широко расставленными глазами и думал: откуда такие берутся люди? За побег ЗК ему, конечно, не избежать нагоняя, а может быть, и более сурового наказания, но не больше, чем грозного дисциплинарного взыскания в приказе Автономова. В правобережном районе дела идут хорошо, а перед окончанием стройки уже заполняются наградные листы, и ни за что теперь не захочет Автономов лишиться лучшего из начальников районов. А за сокрытие побега, какой бы ты ни был герой, – немедленное и полное разжалование, исключение из партии и тюрьма. Закон беспощаден. В данном случае он не станет даже разбираться, действительно ли был виновен или же невинно осужден тот, кто бежал, а безоговорочно и по всей строгости накажет как за соучастие в преступлении и того, кто скрыл факт побега.
– Ну еще день-другой можно потянуть, – сказал Греков, – хотя и в это верится плохо. Из вашего же окружения может просочиться. Фильтрация, как вы знаете, возможна и сквозь бетон.
– Сквозь плохой, Василий Гаврилович, а я со своими людьми уже на третью стройку собираюсь кочевать. – Цымлов опять начал заикаться: – П-правда, один все-таки есть.
– Козырев?
– Да.
– Все еще метит на место начальника района?
Цымлов смущенно почесал в затылке и совсем перестал заикаться.
– Но и на этот раз его номер не пройдет. Во-первых, как вы уже знаете, я его на корчевание леса послал, а во-вторых, пульповод забыли убрать на его дежурстве.
– Что ж, подождем еще, – вставая, сказал Греков. – Если, конечно, у Автономова здесь, – он кивнул на телефон, – другой разведки нет.
– Кроме Козырева, никого не должно быть, – горячо заверил его Федор Иванович. И, не принимая протянутой руки Грекова, поспешно добавил: – Нет, Василий Гаврилович, на этот раз мне приказано вас ни за что не отпускать.
– Это еще что за новости?
– За минуту до вашего приезда Галина Алексеевна звонила, чтобы я и не появлялся без вас.
Когда Галина Алексеевна ввела их в комнату, смежную с той, в которой ни о чем не подозревая, спали дети, ее ночной гость все так же лежал навзничь на кушетке. Спал крепко и, как видно, без всяких сновидений. Как будто лежал не на кушетке в чужом доме, а где-нибудь на лугу, на копне сена. И на лице у него с крепко зажмуренными глазами было удивительно спокойное, даже счастливое выражение. Никакие, должно быть, тучи или предчувствия не витали над его лбом, покрытым мелкими бисеринками пота.
Греков и Цымлов долго смотрели на него, потом переглянулись и, к удивлению Галины Алексеевны, ничего не сказали друг другу. Перед ними лежал человек, который причинил им за это время страшно много беспокойства и который с точки зрения закона являлся преступником уже по одному тому, что осмелился бежать от закона. Даже если он и не был виновен, произошла судебная ошибка, он все равно должен был искать справедливости в установленном порядке. А теперь он, совершив побег, поставил себя в один ряд с теми преступниками, которым по их заслугам положено было находиться в зоне. Судебная ошибка не дает права на совершение преступления, даже во имя исправления этой ошибки.
И тут их слуха коснулся шепот третьего человека, женщины, которая, стоя рядом с ними, тоже смотрела на спящего, на его смуглое безоблачно-счастливое лицо со слегка приоткрытым ртом и синевато поблескивающими зубами.
– Не нужно на него смотреть, – сказала Галина Алексеевна, – он может проснуться. Видите, как он измучен. Спит как младенец. Конечно, закон есть закон, но ведь он-то знает, что невиновен, и какое ему было дело до вашего закона.
