Книга Казаки на Кавказском фронте. 1914-1917 - Федор Елисеев

Вот при таком общем состоянии наша 1-я бригада вошла в бои 2-й Мемахатунской операции.

На главном направлении на город Мемахатун действовала 39-я пехотная дивизия. На левом ее фланге — наша 1-я бригада 5-й Кавказской дивизии. Правее ее — 4-я Кубанская пластунская бригада, о которой генерал Масловский отзывается очень похвально, и Донская пластунская бригада.

Доблестная конная атака 1-го Таманского полка

Наш полк стоял биваком в котловине у села Бардак, покрытой роскошными травами. 1-й Таманский полк находился северо-западнее нас, на плоскогорье, в непосредственной близости от пехоты, ведшей бой.

«В течение дня были минуты чрезвычайно критические, почему находившийся во время всего боя при командире 153-го пехотного Бакинского полка, командовавший 1-й бригадой 5-й Кавказской казачьей дивизии полковник Колесников подтянул свою бригаду из долины реки Тузла-чай вплотную к левому флангу полка, дабы быть готовым оказать помощь», — пишет генерал Масловский.

Было полуденное время 24 июня 1916 года. Наш полк мирно проводил свой день. Вдруг зашипел полевой телефон, и телефонист спешно передал мне запись: «Таманцы сейчас атакуют турок. Кавказцам спешно прибыть на поддержку. Полковник Колесников».

С телефонограммой бегу к палатке командира полка. Мистулов, прочитав ее, быстро вышел наружу и громко, властно, гортанным голосом прорезал мирную тишину бивака единственным словом:

— Сед-ла-ай!

И этого единственного слова достаточно, чтобы полк, словно муравейник, разрушенный сильным неожиданным толчком, вскочил на ноги и бросился к своим местам сотен. Офицеры, выскочив из палаток, пристегивая на ходу оружие, бросились туда же. Через пять минут все сотни, словно серны, спугнутые со своих пастбищ, строясь на широких аллюрах, прыгая через всевозможные каменистые препятствия, мчались на северо-запад, к таманцам. Впереди всех сосредоточенно-молчаливый, на горячем своем коне скакал Мистулов, изредка оглядываясь назад и громко, гортанно, властно бросая команду:

— Не отстава-ать!.. Не отстава-ать!

Преодолев наметом крутой подъем на плато, полк натолкнулся на санитарный перевязочный пункт пехоты. Здесь было много раненых солдат. Убитые лежали тут же, с раздробленными от турецких шрапнелей и окровавленными черепами.

Мистулов, не ослабляя аллюра полка, молча торопился к месту боя. Но… было уже поздно. Навстречу пришло новое распоряжение полковника Колесникова: «Таманцы удачно атаковали и забрали всех турок. Кавказцам шагом следовать к месту боя».

Словно хищный ястреб, потерявший свою добычу уже в момент ее гибели, Мистулов, подняв вверх руку с плетью, минорно протянул команду: «Шаго-ом!» — и, опустив руку, стал грустным. И лицо его стало еще более бледным, каковым оно было очень часто при сильных волнениях его души.

«Как только турки начали оставлять позиции и отходить — по требованию командира 153-го Бакинского полка, по телефону командующему 1-й бригадой 5-й Кавказской казачьей дивизии полковнику Колесникову, — бригада быстро развернулась для конной атаки и тотчас же двинулась тремя линиями в атаку. В это мгновение первые лучи солнца осветили все поле боя и сверкнули на шашках казаков, выхваченных из ножен. Конница понеслась наметом и, опережая быстро преследовавшие батальоны, вносила еще больший беспорядок в ряды отступающих турок», — пишет генерал Масловский.

Здесь ошибка: наш полк в атаке не участвовал. Ее блестяще совершил только один 1-й Таманский полк.

«Полки дивизии, разбив значительно превосходящие их силы турок, получили большие трофеи. 153-й Бакинский полк имел пленных от всех пяти полков, бывших против него, захватив: семь штаб-офицеров, из них двух командиров полков, шестьдесят три обер-офицера, четырех врачей, более полутора тысяч аскеров, два орудия, много пулеметов, баллоны с газами, громадное количество боевых и других припасов», — отмечал генерал Масловский.

Он ничего не говорит о том, что, собственно, захватил 1-й Таманский полк. Надо полагать, что именно казаки захватили всех турок в плен, но не пехота, бывшая позади, что вполне реально по ходу боя и описания его.

Но вот что мы увидели, когда бой только что утих, но поле еще горело им.

Навстречу нам, слева, снизу, длинными лентами в колонне по четыре и с разных мест шла плененная турецкая пехота во главе со своими офицерами, приближаясь к главной дороге, по которой шел наш полк. Турецкие солдаты несли на носилках человек шесть своих тяжелораненых офицеров. Среди них один был очень пожилой и крупный, с седой бородой. Все солдаты были хорошо одеты в форму защитного цвета, в обмотках на ногах и в постолах (род кавказских чувяк без подошв, из грубой бычьей кожи, эта обувь очень удобна в горах). На головах солдат завязаны башлыки защитного цвета, как носят наши гурийцы и мингрельцы. Все офицеры одеты в серо-голубые короткие мундиры с золотыми погонами-жгутами. Все — в черных, мелкого курпея папахах, с золотыми галунами на черных бархатных верхах.

Говорили потом, что это была «константинопольская гвардия».

Турки шли молча и, как всякие пленники, сосредоточенно, но не растерянно и не пугливо. Шли с воинским достоинством. Их флегматично сопровождали одиночные конные казаки-таманцы. Из этого мы поняли, что это и есть трофеи 1-го Таманского полка. И мы были удивлены, как чисто, даже щегольски, были одеты все турецкие офицеры. Нам это понравилось.

При виде свежего казачьего полка в 800 коней, идущего правильным уставным строем, все пленные, подняв головы, с нескрываемым интересом рассматривали нас. Их офицеры, даже раненые на носилках, равняясь с Мистуловым, внимательно отдавали ему воинскую честь, беря под козырек. Нам это тоже очень понравилось.

Все месяцы войны Мистулов был неизменно блестяще одет. Высокий в талии, сухой и стройный, как всякий благородный кавказский горец, всегда в своей темно-синей черкеске, при позолоченном кинжале, шашке и газырях, в высокой коричневой папахе крупного курпея, глубоко надвинутой на лоб и уши, он всем своим видом невольно останавливал на себе внимание, кем бы они ни были, эти встречные.

Может быть, его благородная посадка и гордая осанка привлекали внимание турок, так как они с нескрываемым любопытством, провожая глазами, явно рассматривали и изучали его…

Может быть, его хищный, определенно мусульманский тип крупного лица привлекал их внимание…

Думаю, что по всему внешнему виду Мистулова они признавали в нем своего единоверца — потому-то так и рассматривали его остро и любопытно. И я уверен, что они, пленные турки, восторгались им, как, может быть, и удивлялись, что мусульманин идет против них… Но они этого ничем не выразили.

Мистулов же, чувствуя это, словно живое изваяние, только вскользь, не поворачивая головы, бросал на них свой взгляд, не желая стеснять и смущать их, своих единоверцев, этих храбрых воинов, теперь вот побежденных и… пленников.