Книга Казаки на Кавказском фронте. 1914-1917 - Федор Елисеев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Ну, так начнем! — продолжает Мистулов. — Кто у вас запевала?
— Я, ваше высокоблагородие! — отозвался младший урядник Яков Квасников, казак станицы Тихорецкой.
— Ну, а теперь по своим местам и сделайте так, как я вам рассказал! — закончил Мистулов, поощрительно улыбаясь всем, кто его слушал. И когда песельники вошли в свои ряды, и когда Мистулов новой командой сам выкрикнул: «Песельники — вперед!» — они весело скакали в голову своей сотни под веселые же взгляды всех. А молодецкий урядник Квасников, джигит, песельник и танцор, умышленно задержавшись позади всех, а потом, обгоняя их широким наметом, огласил весь строй высоким баритоном:
И к этому времени сам, уже появившись впереди двухшереножного строя песельников, с поднятой вверх сложенной вдвое плетью, он, круто повернувшись в седле к ним, взмахнул плетью полукругом над своей головой и бросил ее вниз перед сосредоточенными лицами казаков — был громко, задорно и воинственно подхвачен ими:
Прослушав песню, Мистулов горячо поблагодарил казаков, и после этого, казалось бы, совершенно незначительного случая нить сердечной доверенности к своему новому командиру пронизала весь полк.
Мистулов был психолог.
Мы — на фронте. Начались бои с турецкой пехотой. И будь то две, три, одна сотня в цепи — Мистулов обязательно проедет к ней. И идем мы верхом на лошадях позади цепи казаков — он, за ним полковой адъютант и дальше, рядом, два их конных вестовых. Турецкие пули посвистывают над нашими головами, и так это неприятно ощущать их полет «во фланг». Казаки удобно залегли за бесчисленными каменьями, пощелкивают из винтовок, а Мистулов, проезжая их, словно и не видит. Казаки оглядываются на своего «странного» командира полка и осклабливаются во все свое лицо.
Мистулов проследует до следующего фланга цепи, остановится, спокойно сойдет с коня, сядет на камень, обязательно в профиль к противнику и скажет:
— Федор Иванович, пишите донесение.
Я сажусь на одно колено против него, а на другом под его диктовку пишу.
Пишу и думаю: ну к чему так рискует командир? Не только что пуля по прицелу турка, но даже шальная легко может сковырнуть его с камня или же пробить ему голову… И главное — без всякой пользы для дела.
Наши конные вестовые, присев на корточки, держат лошадей в стороне от нас, и лошади при каждом взвизге пуль коротко вздрагивают и нервно подбирают свои животы. Мой конный вестовой Федот Ермолов, признанно храбрый, уловив на себе мой взгляд, улыбается, крутит головой, явно говоря: «Храбрый наш командир».
«Заколдованный рыцарь», — сказали о нем сунженцы, которыми он командовал.
«Бог войны», — потом скажут кавказцы, которыми он командует теперь.
Затем Мистулов спокойно встанет с камня, сядет в седло и шагом двинется к остальным сотням, находящимся в укрытии.
С таких картинок началась блестящая боевая страда полковника Эльмурзы Мистулова в его новом полку, нашем 1-м Кавказском.
К началу июня 1916 года русские войска закрепились на новых исходных позициях перед началом 2-й Мемахатунской операции. Наш полк расположился биваком у знакомого села Бардак, что на реке Тузла-чай.
В подготовке к операции сделалось затишье. Пользуясь этим, Мистулов предложил всем офицерам организовать общее довольствие. На столбиках натянули казачьи палатки; из дощечек скрепили общий стол, и получилось «офицерское собрание»…
В противовес мнению некоторых, что «за столом о службе не говорят», Мистулов, повторяя это избитое выражение, указал, что лучше всего и легче всего, безо всякой воинской натянутости, именно за столом говорить о службе. Но добавил: мы будем говорить о службе только «за сладким блюдом». Сказал и улыбнулся, так как «сладким блюдом» у нас был только чай.
И вот, когда заканчивался обед из казачьего же котла, он, дружески улыбаясь, начинал так:
— Господа… сейчас могут нам подать сладкое блюдо, почему давайте поговорим о нуждах полка. Говорите все, в чем нуждаются сотни…
И сотенные командиры говорили. Нужд было, конечно, много. Мистулов очень внимательно выслушивал всех, сообща обсуждали все возможности, как и что надо и можно изменить, улучшить, достать, усовершенствовать. И когда все это выкристаллизовывалось, тогда он заявлял:
— Ну, господа, значит, мы решили так-то и так-то… Хорошо… Завтра вы мне доложите, что вами сделано и какие получились результаты.
С этим он и отпускал всех. А на следующий день обязательно спрашивал: что сделано, все ли хорошо прошло и что нужно еще?
И так было всегда. А главное — всем это очень понравилось и проходило в таком непринужденном общении, какого мы никогда не испытывали. Все мы сразу полюбили своего нового командира полка, и встречаться с ним было приятно.
При этом с первого же дня он запомнил имена и отчества всех офицеров, до самого молодого прапорщика, и обращался ко всем, называя их только по имени и отчеству.
Он всегда был очень деликатен в обращении со всеми. Всегда был прекрасно одет, всегда при своем дорогом кавказском оружии, которое у него было единственное. И все это, вместе взятое, так выделяло его в суровой нашей жизни и выдвигало на первенствующую роль, где бы он ни появлялся.
К этому времени в дивизии появились новые лица высшего командного состава. Первую бригаду — 1-й Таманский, 1-й Кавказский полки и 4-ю Кубанскую батарею возглавил Терского войска полковник Иван Никифорович Колесников. Начальником штаба дивизии назначен Генерального штаба генерал-майор Певнев, бывший командир 1-го Линейного полка в мирное время, коренной кубанский казак. Колесников прибыл из Персии, где он командовал 1-м Запорожским полком нашего войска. Через несколько дней пришло производство его в чин генерал-майора.
Кроме того, перед 1-й Мемахатунской операцией этого же года наша дивизия была пополнена 6-й Кубанской батареей войскового старшины Черника.
55-й Донской казачий полк вошел в Приморский отряд, который переименовали в 5-й Кавказский армейский корпус. Наша 5-я Кавказская казачья дивизия по своему составу была чисто кубанская и в своем высшем командном составе улучшилась. Мы этому только радовались.
С самых первых дней войны наша Закаспийская отдельная казачья бригада действовала в походах и делах нераздельно. Она почти всегда стояла квартиро-биваком в убогих и очень мелких курдских селах, где все село по площади размером самого обыкновенного казачьего двора на Кубани. Такая скученность двух конных полков и батареи в 2500 казаков и лошадей, с неизменными лишениями в жизни, в довольствии, в фураже и другими фронтовыми невзгодами, естественно сближала людей. В строевых частях войск развивался и укреплялся дух боевого товарищества и интереса к общему делу фронта — походам, боям и даже пирушкам.
